Тридцать девять ступенек. Маска Димитриоса
Шрифт:
Но ни тот, ни другой не могли, конечно, тягаться со стариком. Точный, холодный, безжалостный расчет — вот главная черта этого человека. Собственно, слово «человек» к нему совершенно не подходило, потому что он давно уже стал машиной, принимающей безошибочные, приносящие успех решения. Глаза его иногда сверкали, как у хищной, увидевшей добычу птицы.
Прошло всего несколько минут, но я уже забыл о своей робости, о своем желании провалиться сквозь землю — жгучая ненависть и злоба душили меня. Я чувствовал, что приближается момент, когда я встану, опрокинув стол, и дам сигнал.
— Смотри, не опоздай на поезд, Боб, — сказал вдруг старик, — Бобу надо быть в Лондоне, — повернулся он ко мне, и фальшивый тон его голоса
Я посмотрел на часы — стрелка приближалась к половине одиннадцатого.
— Печально, но ему придется отложить поездку, — сказал я.
— Черт возьми, опять вы за старое, — сказал худой. — Мне в самом деле надо ехать. Я могу вам оставить свой адрес, могу, наконец, дать подписку, что явлюсь, куда вы прикажете.
— Вы никуда не поедете, — отрезал я.
Только теперь они, кажется, поняли, что игра проиграна, что им не удалось меня одурачить.
— Я могу дать деньги, чтобы вы отпустили моего племянника под залог. Это законно, и вы не должны возражать против этого, мистер Ханней, — сказал старик, и его веки закрыли глаза.
Я тотчас дал свисток.
В ту же секунду в комнате погас свет. Кто-то, очень сильный, схватил меня за руки и стал шарить по карманам. Очевидно, искал пистолет.
— Schnell, Franz, — раздался голос старика, — das Boot, das Boot [16] .
16
Быстрее, Франц. Лодка, лодка (нем.).
Я видел, что на освещенной луной лужайке перед домом появились двое моих людей.
Высокий молодой человек выпрыгнул в окно и, свалив с ног детектива, перепрыгнул через забор. Я схватил старика и вывернул ему руки за спину. Вбежавшие в комнату детективы схватили толстяка. В это время Франц, перебежав дорогу, перепрыгнул через барьер и побежал к лестнице. Добежав до нее, он запер на ключ ворота. Мой человек, гнавшийся за ним, опоздал.
Вдруг старик вырвался из моих рук и подскочил к стене. Раздался щелчок — в ту же секунду мы услышали грохот и увидели поднимающиеся над обрывом клубы пыли.
Кто-то щелкнул выключателем.
— Вы его не поймаете, — глаза старика блестели. — Он ушел от вас… и он победил… Der schwarze Stein in der Sieges Krone [17] .
Глядя на эти горящие ненавистью и торжеством победы глаза, я вдруг понял, что имею дело не только со шпионом, но еще и с фанатиком Великой Германии. Я повернулся к нему и сказал:
— Его торжество продлится лишь несколько минут. «Ариадна» уже полчаса находится в наших руках.
Через полтора месяца, как вы знаете, началась война. Учтя опыт, полученный мною в англо-бурской войне, мне присвоили звание капитана. Началась моя фронтовая служба, и я лишь изредка вспоминал свои приключения.
17
Черный камень в короне победы (нем.).
Эрик Амблер
Маска Димитриоса
(Перевод Ю. Дубровина)
Неправедный закон забвения властвует над людьми. Не соблаговолив сделать хотя бы запись в книгу вечности, судьба стирает след как достойных, так и недостойных, и даже о Мафусаиле известно только то, что он жил долго.
18
Сэр Томас Браун (1605–1682) — английский врач и писатель.
Глава первая
Наваждение начинается
Французский писатель Шамфор [19] , который, к сожалению, известен не так широко, как он того заслуживает, сказал, что провидение обычно выступает под кличкой «случай».
Этот афоризм, противоречивый, равно как и многие другие, предназначен скрыть тот неприятный факт, что случай играет важную, пожалуй, даже главенствующую роль во всех людских делах. Но не будем придираться к писателю. Безусловно, случайное стечение обстоятельств часто выглядит как непонятная, запутанная цепь причин и следствий, которую мы принимаем за вмешательство провидения.
19
Себастьян-Рок Никола де Шамфор (1741–1794) — французский писатель-моралист, известный благодаря своей книге «Максимы и афоризмы».
Пусть же рассказ о Димитриосе Макропулосе послужит тому примером.
Тот факт, что человеку вроде Латимера удалось разузнать о таком человеке, как Димитриос, сам по себе комичен и нелеп. В самом деле, разве не верх нелепости, что Латимер, увидев труп Димитриоса, затем в течение нескольких месяцев собирал биографические данные об этой темной личности и вдруг столкнулся с «мертвецом» лицом к лицу, предоставив на усмотрение Димитриоса решение вопроса — жить ему или умереть.
И все-таки, сопоставляя все известные факты, трудно в этом случае удержаться от суеверного страха. Ведь сама нелепость совершившегося, казалось, запрещает видеть во всем «игру случая» или «совпадение». Впрочем, скептик может утешиться: если и существует недоступный пониманию людей промысел, то его исполнение из рук вон плохо — выбрать Латимера в качестве орудия промысла мог только идиот.
Чарльз Латимер, окончив университет, десять лет преподавал политэкономию в одном из непрестижных провинциальных университетов. К тридцати пяти годам он стал автором трех научных книг. Первая была посвящена влиянию Прудона на общественную мысль Италии XIX века, вторая называлась «Готская программа 1875 года», в третьей разоблачалась экономическая подоплека книги Розенберга «Миф XX века». Закончив работу над корректурой последней книги, он начал писать свой первый детективный роман в надежде, что это поможет ему побыстрей рассеять то мрачное впечатление, которое осталось у него после знакомства с философией национал-социализма и с пророком этой философии, доктором Розенбергом.
Тираж «Скверного дела» разошелся мгновенно. Вслед за первой книгой он написал еще две: «И я, — сказал шпион» и «Оружие убийцы». Сочинением детективов занимается пропасть народу, в том числе даже некоторые из его коллег, профессоров университетов, но Латимер отличался от них тем, что книги приносили ему хороший доход. По-видимому, он рано или поздно стал бы профессиональным писателем. Три обстоятельства ускорили этот процесс. Во-первых, расхождение во мнениях с руководством университета, причем себя в этом споре он считал принципиально правым, во-вторых, состояние здоровья и, в-третьих, то немаловажное обстоятельство, что он не был обременен семьей. Сразу после публикации романа «Это вам не семечки» он тяжело заболел, а, когда поправился, не долго думая, написал заявление об уходе из университета и отправился в Грецию, чтобы погреться на солнце и закончить свой пятый детектив.