Тридцать дней

Цыпленкова Юлия Валерьевна

Историю гибели старших леоров Аквея и Аллиерта я уже знала. Несчастный и нелепый случай. Во время грозы лошади понесли карету, в которой сидела лейда Аллиерт, мужчины пытались остановить перепуганных лошадей. Впереди была пропасть, леоры спешили. Возможно, поспешность, а возможно, мгновенно размокшая скользкая земля стала причиной несчастья, но спасатели так и слетели вниз вместе с лошадьми, в чью упряжь успели вцепиться, и с каретой, в которой кричала от ужаса мать Эйвилона и Эйволин Аллиерт. К сожалению, даже магия бывает не всегда способна на чудеса… Леор Вер, сопровождавший

друзей и не сумевший помочь им, посчитал себя виновным в гибели главы клана и удалился, испросив у молодого главы разрешения.

Разумеется, он был наслышан об Игнис Сиел, и, конечно, знал, как я выгляжу. Но спорить с Аквеем не решился и пригласил в дом. Впрочем, я лезть в разговор мужчин не стала, и мы с лейдой Тей, в сопровождении Венна, Шейга, Искры и двух леоров, одним из которых оказался, конечно же, Войтер, отправились на небольшую прогулку. Наличие живности и вооруженной охраны хватило, чтобы отбить всякую охоту приближаться ко мне с любыми целями. Так что нашему мирному любованию окрестностями ничто не помешало. А когда вернулись, леор Вер и его домочадцы встретили меня поклонами. Но не скажу, что подозрительность исчезла из глаз. Однако к этому я уже успела привыкнуть и внимания не обращала.

Уже ночью, когда мы со Скаем остались одни, и водник не спешил ускользнуть в сон, я оседлала его бедра и потребовала:

— Рассказывай.

— Тьма, Ирис, как можно быть такой бессовестной? — возмутился супруг. — Ты сидишь столь пикантно, но требуешь не проникновения и ласк, а всего лишь изложение скучных событий.

— Если будешь точен и краток, то мы быстрей перейдем к более интересному занятию, — пообещала я.

— Женщина, тебе бы в пыточной работать, — проворчал водник. — Хорошо. Я буду точен и краток.

И он действительно рассказал, чуть больше, чем собирался. Появление Аквея в доме, где остановилась чета Мунн, вызвало настоящий переполох. Впрочем, всполошилась только Эйволин, с трепетом ожидавшая возвращения супруга с добрыми вестями. Однако злющий Скай и глухое Мунновское: «У меня не вышло, Эйви», — уничтожило всякую надежду на месть. Но еще страшней стало воднице, когда Аквей швырнул ее на пол и достал свой родовой кинжал.

— За подстрекание к убийству, — равнодушно произнес мой супруг, — ты, Эйволин Мунн, приговариваешься к немедленной смерти. Можешь помолиться Создателям. Я даю тебе минуту.

Обездвиженный Мунн рычал и выл в углу, где его оставил господин, однако помешать казни не мог. Эйволин, осознав, к чему привела ее затея, увидев окровавленного мужа, на чьем лице оставил след кулак Войтера, подползла к Скаю и принялась каяться.

— Это не мы, Скай, клянусь! — кричала она, обливаясь слезами. — Это Мендак! Он так складно говорил, а я верила! Он учил, как заставить Флима исполнить то, чего я хочу. А я не хотела, Скай! Я же не убийца! Но он так складно говорил, что мне начало казаться, что всё так и есть. Пощади, умоляю тебя!

— Тебя пощадить? — уточнил Аквей.

— Меня… И Флима тоже. Он не виноват! Я извела его, измучила… Флим, я всего лишь хотела, чтобы мне не было так больно…

— Дура, — холодно ответил мой муж. — Он и был твоим утешением, а теперь умрет, потому что ты не пожелала мириться со своей участью. Я не прощу покушения на свою жену.

— Пощади!

— Тебя пощажу, с женщинами не воюю. Ты жалела об этом браке? Что ж, я освобождаю тебя, отныне ты вдова. Но и жить здесь не позволю, мне не нужны предатели и лживые твари. Услышь и запомни меня, Эйволин Аллиерт, старшая в своем роду. Отныне род Аллиерт изгнан с земель моего клана, и любого вернувшегося без дозволения, будет ожидать смерть.

— Но куда же я пойду?!

— К своему покровителю и благодетелю. Коли Мендак теперь тебе господин, то пусть он и позаботится о твоем благе.

— А Флим?

— Флимен Мунн признан виновным в покушении на лейду Аквей и умрет. И что же ты не стала счастливей, Эйви? Ты больше не жена, радуйся! У тебя был дурной муж, я избавил вас от него, лейда Мунн, урожденная Аллиерт. А теперь ступай прочь.

— Пощади! — завыла Эйволин, упав в ноги бывшего жениха и господина.

— Тебя пощадил. А теперь ступай и помни, что на твоей душе смерть того, кто любил тебя больше жизни. Убирайся!

И Эйволин смыло в Водные врата.

— Ты казнил? — тихо спросила я.

— Нет, конечно, — ответил Скай, поглаживая мои бедра. — Посадил дурака под замок. Наговорил кучу всего, чтобы было, о чем подумать. А заодно, может, в пустой голове Эйволин уляжется, кого и ради чего она потеряла. Пусть помыкается, Мендаку она не нужна. Хлебнув лиха, легче понять ценность такой малости, как любящее сердце рядом. Придет время, отправлю к ней Мунна. А Мендак… — Аквей скрипнул зубами, — он умрет. Довольно с него каверз. Жаль, что успел сбежать, его бы щадить не стал, и обоснование для кары у меня отличное. Но я найду его. И довольно о них. Я исполнил уговор, — и я полетела на кровать. Больше разговоров не было.

В последующие дни Скай часто отлучался, занимаясь подготовкой к известному событию. Я отправлялась с ним только тогда, когда дело касалось тригов и айров. И пусть моей жизни уже не угрожали пресловутые тридцать дней, но откат был совсем близко. То там, то здесь появлялись разрозненные выплески стихийной энергии. Теперь невозможно было просчитать, где в следующий раз произойдет прорыв. Леоры, решившие нам довериться, передавали Скаю послания от тех, кто покинул Совет, некоторые спешили присоединиться к нам.

Однако оставались те, кто уверял, что всё это «проделки Темного и его шавки, а Аквей продался за бабьи ласки». Супруг не говорил мне этого, но я слышала порой его беседы с леором Вером. Не знаю, что точно таил на душе наш хозяин, но поддержать своего господина старался по мере своих сил.

— Тьма, Лим, меня от тупости уже трясет! — приглушенно восклицал Скай. — У соседей безобидный лесной ручеек превратился в бурную реку. В Агро молнии били с ясного неба. Более двух часов, Лим! Города больше нет, жертв много, а они всё подвох в моей жене видят. Порой мне кажется, что для таких баранов откат стал бы благом, хотя бы перед концом прозрели. Но даже ради науки мы не можем допустить его проникновения в наш мир.