Тридцать первый выстрел
Шрифт:
Заехали прямо во двор строительного техникума. Учебный корпус располагался по другую сторону двора, а котельная составляла одну из его боковых сторон. Из трубы, как и положено, шел дым. Куча угля у стены красноречиво говорила, чем здесь топят. Бомжа Николая, кажется, использовали по полной программе, и из одного рабства он попал в другое. Но народ здесь такой, что любит рабов. Вырваться бедному бомжу будет, я думаю, трудно. Те же менты, которые его сюда пристроили, скорее всего, получают его зарплату. С подобным я уже сталкивался на Северном Кавказе.
– Ждите меня, – сказал я в микрофон «подснежника» своей команде, сидящей в кузове. Водитель «КамАЗа» все
Я двинулся к металлической двери котельной. Она оказалось закрытой изнутри, и пришлось дать ей несколько увесистых пинков, прежде чем я услышал лязг металла. Некто сдвигал засов, даже не спрашивая, кто пожаловал с визитом, что в условиях Северного Кавказа, наверное, можно считать легкомыслием. Наконец дверь открылась. При тусклом свете горящей где-то в стороне лампочки за порогом с трудом просматривался тщедушный мужичишко неопределенного возраста с откровенно сизым лицом, иссушенным и морщинистым, с мутными то ли от дыма, то ли от, что называется, излишеств глазами. Это позволял рассмотреть даже полумрак. Должно быть, мужичишко ждал кого-то другого и потому так смело открыл дверь. Но, увидев перед собой человека в камуфляже, не только растерялся, но и испугался. И сразу отступил на шаг назад.
Я же, напротив, шагнул вперед без тени сомнения, чем привел Николая – а это был, несомненно, он – в еще больший страх. Он даже не понял, наверное, что перед ним военный, а не бандит, поскольку и те, и другие носят одинаковые камуфлированные костюмы и одинаковые «разгрузки», одеваемые поверх бронежилетов, и даже оружие в руках держат одинаковое. А погоны под всей этой амуницией не видны. И решил, видимо, что за ним снова пришлиони. При этом моя откровенная славянская внешность в полумраке вовсе не воодушевила бомжа на мысли о спасении. И поступил он, как страус, засовывающий голову в песок или под крыло: просто закрыл глаза и ждал, что произойдет дальше. Николай сломался и смирился, устал сопротивляться. А маленькая пассионарная вспышка, заставившая бомжа совершить побег, утомила его еще больше.
– Николай, кажется? – спросил я строго.
Тусклые глаза бомжа открылись, и равнодушие во взгляде сменилось легким любопытством. Вероятно, отсутствие акцента в моей простой фразе он отметил сразу. До этого все, в том числе и менты, разговаривали с ним с акцентом. Ну, разве что журналист Илья Лукавый…
– Ну да, Николай, – подтвердил бомж.
– Рад с тобой познакомиться. Может, пригласишь в гости?
Бомж посмотрел за дверь, приметил военную машину, потом бросил взгляд на здание общежития, причем, как я понял, не на верхние этажи, где жили студенты, и, как мне показалось, тем же взглядом посчитал окна от угла, отыскивая свое. Но туда он меня приглашать не пожелал и отступил от двери в сторону, освобождая проход внутрь маленькой котельной. Я безбоязненно оставил его за спиной и шагнул в полутемное помещение. Под потолком горела только одна покрытая угольной пылью лампочка, но света она давала мало. Красный свет шел из топок, одна из которых была приоткрыта, а в куче угля торчала лопата, показывающая, что я оторвал Николая от работы. Но и этот красный свет освещал только небольшое пространство рядом с котлом, не распространяясь на все помещение.
Я обернулся.
– Представлюсь: подполковник Апостолов, спецназ ГРУ. Надолго я тебя от работы отрывать не буду, но на несколько вопросов все же попрошу ответить.
Николай сел на грязный, черный от угля пенек, покрытый куском клеенки, и показал мне на соседний, точно
– А от Лукавого тебя Господь еще не избавил [8] ? – спросил я.
8
Игра слов. Известная во всех конфессиях христианства молитва «Отче наш» заканчивается фразой: «Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого».
Молитву бомж, кажется, знал и мои слова, судя по взгляду, понял.
– В магазин побежал. За водкой. Водку он себе берет, мне что-нибудь попроще.
– Винцо?
– Да. Хорошее местное вино. Называется «Жидкость для мытья стекол».
Николай говорил на удивление грамотно, фразы строил правильно, и я сделал вывод, что когда-то он был человеком непростым. По крайней мере, образованным. Но спрашивать бомжа о том, кем он был когда-то, мне показалось некорректным.
– Соболезную. Никогда такого напитка не пробовал, но предполагаю, что к нему требуется закуска, перебивающая любой дух. Что-то вроде острого перца.
– Наверное. Я обхожусь коркой хлеба. И даже без масла и икры. И даже без дольки лимона на языке. Знаете, как текилу пьют… Привычка…
– Честно говоря, текилу не пил, – признался я.
– Зря. Хорошая штука.
– Я в детстве укололся о кактус носом и с тех пор всему, что с ними связано, не доверяю.
– Это распространенное заблуждение, что текилу делают из кактуса. В действительности еще ацтеки делали какие-то собственные алкогольные напитки из агавы. А сейчас из нее делают текилу. А агава относится не к кактусам, а к семейству лилий.
Николай не смотрел в глаза, но мне показалось, будто он гордится своей способностью питьтакое, и практически без закуски, больше, чем своими знаниями в различных областях. Но я пришел в котельную не для решения ресторанных вопросов. Мне следовало задавать другие вопросы, и я решил приступить к делу.
– Николай, я знаю, что вас уже много раз допрашивали менты…
– Сейчас они предпочитают, чтобы их звали полицейскими.
– Название сути не меняет. Я еще не имел возможности и времени посмотреть протоколы допросов и потому решил обратиться сразу к вам. По поводу вашего пребывания в горах, в банде. Я постараюсь коротко.
– Спрашивайте… – тоскливо ответил Николай.
Я переводил дыхание, обдумывая первый вопрос, когда мне позвонили, и я вынужден был вытащить трубку. Опять генерал.
– Подполковник Апостолов, слушаю, – я постарался аккуратно избежать обращения по званию при незнакомом человеке, как недавно избегал этого же при дежурном по КПП комендатуры города.
– Дела у нас, Тридцать Первый, набирают оборот…
– Набирают, – коротко согласился я.
– Я тебе недавно про бомжа сообщил…
– Так точно.
– И про журналиста из Москвы Илью Лукавого.
– Так точно.
– Так вот, мне сейчас позвонили из МВД. Этот Лукавый убит в городе.
– Удар в межреберье? – спросил я, уже заранее готовый к положительному ответу.
– На этот раз – нет. Удар тяжелым предметом в голову. Возможно, кастетом. Вскрытие еще не произведено, но менты говорят, череп проломлен в четырех местах. Похоже на шипы кастета. Что скажешь?
– Скажу, что за этим убийством должно последовать следующее.