Тридцать шесть и девять, или Мишкины и Валькины приключения в интересах всего человечества
Шрифт:
– Стоп!-сказал папа.-Так не пойдёт! На такую какофонию никакая змея не приползёт.
Мы все замолчали. Только пьяный Васька продолжал что-то распевать своим хриплым голосом.
– Пошёл вон!
– сказал папа, обращаясь к Ваське.- Брысь!
На этот раз захмелевший кот хотя и нехотя, но всё же послушался папу. Качаясь на четырёх лапах, он подошёл к окошку и прыгнул, но промахнулся и шмякнулся о стенку.
– Вот надрался,- сказал папа.- Даже в окно попасть не может.
Удар о стенку и валерьянка, вероятно, так оглушили Ваську, что тот упал и сразу же уснул на полу без задних ног. В комнате снова стало
– Непонятно,-прошептала мама,-почему же ужи не выползают?..
– Кто же поползёт на такую какофонию?
– ответил папа и добавил, обращаясь к нам: - Всем молчать. Свистеть буду я один.
– А может быть, вы не то свистели?-робко спросила мама.-Может быть, им надо что-нибудь танцевальное ?..
Папа что-то хотел ответить, но как раз в это время в полной тишине раздался за дверью шорох. Все насторожились. Шорох приближался.
– Ползут...-прошептал папа.-Ползут...- И он снова принялся за своего индийского гостя.
Он свистел так тонко и нежно, как будто играя на флейте. А шорох тем временем всё приближался и приближался. Мы не выдержали и стали опять тихонечко подсвистывать папе. Какофония возобновилась с новой силой, но несмотря на это шорох всё приближался. Потом дверь тихонько открылась, и из дверной щели высунулась голова нашей соседки. Она смотрела на нас долго-долго, до тех пор, пока мы один за другим не прекратили свист.
– Так,-прошипела соседка,-вместо того чтобы ловить своих гадюк, они ещё сидят на столе и ещё свистят...
– Позвольте,- сказал папа.
– Не позволю!
– прошипела соседка.-У нас тоже есть дети.
– Какие гадюки?
– сказал папа.- Где вы их видели?
Как раз в это время соседка взглянула под стол, на *.b.`., мы сидели, и глаза её вдруг просто вылезли из орбит.
– Удав!
– крикнула она шёпотом.- Удав! Под столом! Караул! Милиция!
Подняв юбку обеими руками, соседка подпрыгнула на пороге и с криком и визгом выскочила из комнаты, продолжая кричать на улице:
– Удав! Милиция! Удав! Милиция! Мы все, как один, встали на столе и замерли, словно в почётном карауле. Стол, на котором мы стояли, был складной, поэтому посреди него была щель, через которую я взглянул на пол. На полу, свернувшись кольцами, действительно лежала чёрная огромная змея.
– Удав,-сказал папа.-У нас под столом удав...
– Я удавов не приносил!- сказал Мишка.
– Ну конечно, он сам приполз...-сказал папа.- В гости к ужам...
Тогда Мишка прыжком соскочил со стола, схватил чемодан и, раскрыв его, как капкан, стал приближаться к удаву, лежащему под столом. Мы все покачнулись. Наташка завизжала. Мама закрыла лицо руками. Стол пошатнулся. Ножки его подло мились, и мы все полетели на пол, прямо в пасть удаву. К счастью, крышка стола упала на пол плашмя и накрыла удава. Из-под досок торчал только его хвост, очень уж круглый и какой-то словно обрубленный топором. Мишка схватил удава за хвост и потянул на себя.
– Шланг!
– заорал он.- Это же резиновый шланг, а не удав!
Теперь и я и мама с Наташкой убедились, что это действительно был не удав, а шланг для поливки папиной машины. И мы все вскочили на ноги и подняли крышку стола. А мама схватила бесстрашно в руки чёрный шланг и громко закричала в сторону соседней дачи:
– А разговоры подслушивать нехорошо! И шланги выдавать за удавов тоже нехорошо! Это же даже не уж! А шланг!..
– С этими словами мама подняла ещё какую-то жёлтую трубку и крикнула: -И вот ещё шланг!
– А это как раз не шланг, а уж!
– поправил её Мишка.
К счастью, крик, который вырвался одновременно из маминой, папиной, Наташкиной и моей груди, заглушил пикирующий вой пожарной сирены, раздавшийся за оградой нашей дачи. Затем к пожарной сирене присоединили свой голос сирена неотложки, подлетевшей на всех парах к нашим воротам, трели милицейских свистков и звонкие удары чем-то железным о рельсу: дон! дон! дон! дон! фррр! фррр! трррр! тррр! у-у-у-уу! у-у-у-у-у!
Что выясняли между собой участковый милиционер и папа, откуда отряд пожарников извлёк остальных трёх Мишкиных ужей, что всё это время кричала соседка, почему брандмайор снова записал наш телефон, какие слова говорил нам с Мишкой лейтенант милиции, зачем папе сунули в руки какую-то квитанцию, за которую он заплатил деньги,-я рассказывать не буду, потому что лично мы с Мишкой всё это выдержали стойко и мужественно, как и полагается всё выдерживать настоящим путешественникам. Только один раз наши ряды с Мишкой $`.#-c+( и пришли в замешательство-это когда приехавший на "скорой помощи" врач, осмотрев нас и заметив на наших руках подозрительные царапины, покачал головой и предложил нам снять штаны.
– Это ещё для чего?
– возмутился Мишка.
– Для уколов!
– пояснил врач.
Против чего-чего, а уж против уколов Мишка взбунтовался принципиально, а за ним принципиально взбунтовался и я. Мишка кричал, что он ещё нигде не читал, чтобы путешественнику, воспитывающему змей, вкатывали бы за это уколы!
– Во-первых,-кричал папа, стаскивая с Мишки штаны,-настоящий путешественник воспитывает змей у себя дома, а не в гостях!.. Во-вторых,- кричал папа, сдирая с меня штаны,- настоящий путешественник согревает змей только на своей груди, а не на груди своего двоюродного брата!.. Вкатите ему, пожалуйста, двойную порцию! Я вас очень прошу!
– сказал папа, указывая доктору на Мишку и направляясь к двери.
Потом доктор перешёл со своими инструментами на мамину половину и начал там делать уколы Наташке.
А потом на нашей даче наступила полная тишина. Все разошлись по своим комнатам и улеглись спать. И только изредка доносившееся "ой" из Наташкиной комнаты говорило о том, что и Наташка так же, как и я, всё ещё не спит.
А я лежал, свернувшись калачиком, под тёплым одеялом и, потирая слегка место укола, испытывал, как всегда, в присутствии Мишки в одно и то же время два противоречивых чувства: с одной стороны, я был рад, что я сплю один, без всяких там ужей... за компанию... а с другой стороны, может быть, было бы не так уж плохо, если бы рядом лежал, свернувшись калачиком, такой жёлтенький симпатичный и безвредный ужик...
С этими мыслями я и уснул, а когда проснулся, то Мишки на даче уже не было. Я потёр спросонья место укола и от неожиданности и боли ойкнул. Затем повернулся на другой бок и увидел, что на моей постели сидит моя сестра Наташка. И такая грустная-грустная!
– Ой!
– сказал я громко, потом помолчал и добавил: -"Ой, цветёт калина в поле у ручья..."
Потом я сунул руку под подушку и нащупал там записку. Записка была, конечно, от Мишки. Я загородился подушкой от Наташки и стал читать.