Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается
Шрифт:
– Естественно. – Олаф ухмыльнулся и повернул ручку. – Уж мой помощник добьется от вас, где сахарница, даже если ему придется разорвать вас на кусочки!
– Послушайте моих друзей! – взмолилась Фиона. – Так точно! Мы в ужасном положении!
– Не сказал бы. – Граф Олаф гадко улыбнулся.
Дверь со скрипом открылась, и глазам детей предстала маленькая пустая комната. В ней не было ничего, кроме табурета, на котором сидел какой-то человек и с явным трудом тасовал колоду карт.
– Разве воссоединение семьи может быть ужасным? – И с этими словами Олаф втолкнул детей в комнату и захлопнул за ними дверь.
Вайолет и Клаус посмотрели на олафовского сообщника, потом повернули шлем так, чтобы и Солнышко могла его увидеть. Бодлеры, конечно, нисколько не удивились, что человек, тасовавший карты, их старый знакомый – тот самый крюкастый. Присутствие его отнюдь их не обрадовало, к тому же они испугались, что пребывание на гауптвахте сделает невозможным спасти Солнышко от растущих внутри шлема грибов. Но, посмотрев на Фиону, они увидели на лице миколога удивление и радость при виде того, кто встал с табурета и в изумлении замахал крюками.
– Фиона! – воскликнул он.
– Фернальд! – отозвалась Фиона.
И Бодлерам подумалось, что, может быть, им все-таки удастся спасти Солнышко.
Глава десятая
То, как действует печаль в том или ином случае, – одна из самых непонятных загадок на свете. Если вас охватила глубокая печаль, у вас может возникнуть ощущение, будто вы охвачены огнем. И не только из-за сильнейшей боли, но и оттого, что печаль окутала вашу жизнь, как дым от громадного пожара, и вы уже не различаете ничего вокруг, кроме собственной печали. Точно так же, как дым скрывает окрестность и вокруг все становится сплошь черным. Даже радостные события для вас подернуты грустью, так же как от дыма на всем, чего он касается, остается дымный цвет и запах. И даже если вас обольют водой с головы до ног и вы промокнете и в какой-то мере отвлечетесь, все равно это не излечит вас от печали. Так же как пожарная команда потушит огонь, но не воскресит того, что сгорело. В жизни бодлеровских сирот, как известно, глубокая печаль сопутствовала им с той минуты, когда они услышали о гибели родителей. По временам им приходилось словно отгонять дым с глаз, чтобы различить даже самые радостные события. Наблюдая, как обнимают друг друга Фиона и крюкастый, Вайолет с Клаусом испытали ощущение, будто дым их несчастий заполнил маленькую камеру. Им невыносимо было думать, что вот Фиона нашла давно пропавшего брата, а им, скорее всего, никогда больше не увидеть своих родителей и даже грозит потерять и сестру, судя по тому, как ядовитые споры медузообразного мицелия вызывали у Солнышка все более и более глубокий кашель.
– Фиона! – воскликнул крюкастый. – Это и правда ты?!
– Так точно! – Микологиня сняла свои треугольные очки и вытерла глаза. – Никогда не думала, что снова увижу тебя, Фернальд. Что у тебя с руками?
– Не будем об этом, – быстро ответил крюкастый. – Почему ты здесь? Ты тоже присоединилась к Графу Олафу?
– Нет, конечно, – решительно заявила Фиона. – Он захватил «Квиквег» и посадил нас на гауптвахту.
– Так, значит, ты присоединилась к этим отродьям, к Бодлерам. Я и сам мог бы догадаться, ты ведь у нас паинька.
– Я не присоединилась к Бодлерам, – так же решительно ответила Фиона. – Это они присоединились ко мне. Так точно! Я теперь капитан «Квиквега».
– Ты? – удивился олафовский приспешник. – А что случилось с Уиддершинсом?
– Он исчез с лодки. Мы не знаем, где он.
– Туда ему и дорога. – Крюкастый ухмыльнулся. – Плевать я хотел на этого усатого дурака. Из-за него в первую очередь я и ушел к Графу Олафу! Вечно орал: «Так точно! Так точно! Так точно!» – и шпынял меня. Вот я и удрал, и вступил в театральную труппу Олафа.
– Но Граф Олаф чудовищный негодяй! – возмутилась Фиона. – Он с пренебрежением относится к другим людям. Он замышляет всякие коварные интриги и заманивает людей в ряды своих сторонников!
– Ну да, это его плохие стороны, – признал крюкастый. – Но у него много хороших. Например, у него замечательный смех.
– Это не извиняет его злодейских поступков! – возразила Фиона.
– Останемся при своих мнениях, – ответил крюкастый, употребив избитое выражение, которое в данном случае означало «Может, ты и права, но я сейчас растерян и не готов с тобой согласиться». Он небрежно махнул крюком сестре. – Отойди в сторону, Фиона. Пора сиротам сказать мне, где сахарница.
Олафовский пособник наскоро поточил крюки, потерев их друг о друга, и с угрожающим видом сделал шаг к Бодлерам. Вайолет и Клаус в испуге посмотрели друг на друга, а потом на водолазный шлем, откуда как раз послышался душераздирающий кашель, и поняли, что пора им выложить карты на стол, то есть в данном случае честно признаться во всем отвратительному олафовскому пособнику.
– Мы не знаем, где сахарница, – сказала Вайолет.
– Сестра говорит правду, – поддержал ее Клаус. – Делайте с нами что хотите, все равно нам нечего вам сказать.
Крюкастый устремил на них злобный взгляд и опять потер крюком о крюк.
– Врете, – сказал. – Вы – парочка сирот-вралей.
– Нет, это правда, Фернальд, – подтвердила Фиона. – Так точно! Найти сахарницу – такова была миссия «Квиквега», но нам это не удалось.
– Если вы не знаете, где сахарница, – сердито отозвался крюкастый, – то держать вас на гауптвахте бессмысленно! – Он отвернулся и мрачно пнул табурет, отчего он опрокинулся. После чего заодно пнул стену. – И что мне теперь прикажете делать?
Фиона положила руку ему на крюк.
– Отведи нас на «Квиквег», – сказала она. – В этом шлеме находится Солнышко вместе с ростком медузообразного мицелия.
– Медузообразного мицелия? – в ужасе повторил крюкастый. – Но это очень опасный гриб!
– Она в большой опасности, – добавила Вайолет. – Если мы как можно быстрее не найдем противоядия, сестра умрет.
Крюкастый нахмурился, но потом взглянул на шлем и пожал плечами:
– Ну и пускай. Мне от нее с самого начала одни неприятности. Граф Олаф каждый раз, как бодлеровское состояние уплывает у нас из-под носа, задает нам взбучку!
– Это ты приносил Бодлерам одни неприятности, – сказала Фиона. – Граф Олаф осуществлял свои бесчисленные коварные замыслы, а ты ему снова и снова помогал. Так точно! Тебе должно быть стыдно!
Крюкастый вздохнул и потупился.
– Иногда мне бывает стыдно, – признался он. – Поначалу работать в труппе Олафа было очень весело, но теперь мы совершили столько убийств, поджогов, шантажа и прочих разных преступлений, что, по мне, это даже чересчур.
– Сейчас у тебя есть возможность совершить какой-нибудь благородный поступок, – сказала Фиона. – Не обязательно ведь оставаться на плохой стороне раскола.