Тридцать три - нос утри
Шрифт:
“Интересно, что он думает про меня? Странный седой дядька, поманил зачем-то... А может, он меня боится?”
– Ты, наверно, гадаешь: “С чего это старик надумал заводить со мной знакомство?”
– Не, я не гадаю! Я догадался! Потому что у вас телескоп и у меня. Дело ведь не в том, кто старый, а кто маленький, а в том, что дурачества одинаковые... ой... Это бабушка так говорит: “Дурачество у тебя с той подозрительной трубой”. Я говорю: “Не с подозрительной, а с подзорной”. А она все равно...
– Знаешь,
Вовка не отозвался на эту излишнюю (опять нарочитую) доверительность. Помолчал. Потерся облупленным ухом о колено. Деловито спросил:
– У вашего телескопа какая кратность?
– Сорок...
– Ух ты! А у меня всего шесть. С половинкой...
– Сам сделал?
– Ага... А вы?
– У меня, брат, система Ленинградского завода. Правда, старая, в комиссионке взял. Но работает отлично. Так что я тебя, конечно, разглядел получше, чем ты меня.
– Ну... я тоже... разглядел... Я вас случайно увидел. Вы не думайте, что я люблю в окна подглядывать. Я за самолетом наблюдал, за “Ан – два”. А потом качнул трубу, а в ней – вы...
– У меня почти так же получилось. Только я за тепловозом следил... В силу своей приверженности к железнодорожной профессии.
– Значит, вы не астроном... – В голосе Вовки было скрытое огорчение.
– Нет... я конструктор... Кстати, зовут меня Винцент Аркадьевич. А тебя – я знаю – Вова Лавочкин.
– Ой. А кто вам сказал? – Он спустил с плиты ноги, вцепился в бетонный край. Вытянул шею.
Винцент Аркадьевич не стал хитрить.
– Внучка сказала. Она с тобой в одном классе учится. Зина Коновалова... Она тебя сегодня в трубу разглядела, когда ты что-то в лопухах... искал... – Он чуть не сказал “прятал”.
– А-а... – тихонько отозвался Вовка. И стал смотреть в сторону.
– А чего ты так... увял? У тебя с Зинулей что, нелады?
Вовкино острое плечо неопределенно шевельнулось под синей с белой звездой материей. Протом он спросил крайне равнодушно:
– Она небось наговорила про меня всякое?..
– М-м... нет, – соврал Винцент Аркадьевич. – Сказала только, что Анна Сергеевна заставила тебя учиться до тридцать первого. Несправедливо, из-за брызгалки.
– Да она уже отпустила! Я сегодня на первй урок пришел, а она говорит: “Ладно уж, гуляй, моя радость...” Потому что отметки-то у меня нормальные, только по рисованию тройка...
– А чего же так? Нет способностей?
– Не знаю... Учительница говорит: “Мне тут нужны не “вангоги”, а обыкновенные дети, которые рисуют по правилам...” Вы не знаете, кто такая вангога?
– Не “такая”, а “такой”. Французский художник Винсент ван Гог... Он тоже рисовал не по правилам, поэтому жизнь у него была несладкая... Зато после смерти прославился...
– После смерти это поздно, – рассудил третьеклассник Лавочкин. И спохватился: – Ой! А у вас, значит, такое же имя, как у этого художника!
– Почти. Он Винсент, а я Винцент. Испанский вариант произношения.
– А вы... разве вы испанец?
– Ни в малейшей мере!.. Тут такая история. У моего отца был друг, испанский летчик Винцент Родриго Торес. Он погиб. Ну, а меня назвали в память о нем...
– Почему погиб-то? – насупленно сказал Вовка, глядя перед собой.
– На войне. Была в тридцатых годах в Испании гражданская война. Отец там воевал добровольцем, против фашистов...
– Он тоже был летчик?
– Нет, он был техник на аэродроме. Помогал готовить к полетам и ремонтировать истребители, которые Советский Союз посылал на помощь республиканцам... А ты, наверно, про ту войну и не слыхал, а?
– Слыхал... Я ее в кино видел, в старом. Называется “Парень из нашего города”.
– Да уж, действительно старинный фильм! Я его смотрел, когда был такой, как ты.
Вовка глянул искоса: неужели, мол, вы были когда-то такой же, как я? Но спросил о другом:
– А тот художник, ван Гог, он тоже в Испании воевал?
– Нет, он жил гораздо раньше... Кстати, у меня висит его картина. Ну, то есть не совсем его, а копия, но хорошая. С кораблями... Если ты не откажешься побывать у меня в гостях, то сможешь разглядеть ее во всех деталях... А заодно познакомишься с моей трубой. Мне кажется, она тебя интересует. А?
– Когда?
– Что когда?
– Ну, побывать-то, – вздохнул Вовка.
– Можно прямо сейчас. У тебя же, как я понял, каникулы...
– Не... – опять насупился Вовка. Вытянул ноги горизонтально и провертел ступнями. – Куда же я вот так-то, босиком... А если за кроссовками пойти, бабушка больше не выпустит, скажет: иди картошку чистить или посуду мыть...
– Что за церемонии! Ты же не на прием в британское посольство собираешься!.. Я в твои годы гулял босиком куда угодно и без всяких сомнений...
Вовка бросил быстрый взгляд: какие, мол, это были годы-то! До нашей эры...
– А Зинка... она дома?
– Не все ли равно? Я живу, как говорится, автономно. Если она будет к нам соваться, мы ее про-иг-но-ри-ру-ем.
Вовка Лавочкин подумал секунду и тряхнул головой с репьями:
– Тогда ладно...
Винцент Аркадьевич хотел вернуться прежней тропинкой. Но Вовка сказал, что есть другая, покороче. И зашагал впереди.
Шагов через сто Вовка остановился у лопуховой гущи. Винцент Аркадьевич понял: это те заросли, где он недавно увидел звезду. Он узнал место по кривому тополю, который рос неподалеку.