Тридцатая застава
Шрифт:
«Большевики. — напутствовал Карла полковник Штольце перед отъездом в Польшу, — говорят, что заперли границу на прочный замок. Но нет такого замка, чтобы немецкий мастер не подобрал к нему ключа. Верно? И ключ этот на вашем участке есть! Подобрал его сам Александер!»
Полковник положил перед Шмитцем досье резидента Южного — Владимира Иосифовича Фризина-Ярченко.
«А не заржавел ли этот ключ? Ведь сколько времени прошло». — про себя подумал разведчик, слушая шефа.
«Вам помогут работники двуйки [3] — это уже согласовано. Наш человек в дефензиве — поручик.
3
Двуйка — военная разведка панской Польши.
Он тут же вручил Шмитцу увесистый пакет и дружески похлопал но плечу. «Да помогут тебе бог и наш фюрер! Знай: недалек день, когда немецкий солдат станет на горло всем этим славянским выродкам разным сербам, чехам, полякам и… Понятно?»
И вот сейчас майор Шмитц углубился в детальное изучение «нужных людей». С фотокарточки на него смотрит круглое, почти безбровое лицо молодою человека с плотно сжатыми тонкими губами. Тусклые глаза ничего не выражают.
Много времени прошло с тех пор, как Александер фотографировал его. Теперь по фотографии и не узнать. Разве что сохранилась родинка у самой мочки левого уха…
А может, уже давно подох этот помещичий сын Владимир Фризин? Все может быть. А если и жив, то под какой фамилией числится инженер-путеец на станции Раздорожье? За прошедшие годы многое могло измениться в его отношениях с большевиками.
«Игра вслепую. Одни шанс из тысячи…» — заключил про себя Шмитц и достал фотографии агентов, рекомендованных ему двуйкой.
С первой глянула на него физиономия с узким лбом к массивным подбородком.
«Ну и тип! С такой мордой вышибалой в публичном доме служить, а не в разведку лезть. Еще и усы отрастил… Но для других дел — в самый раз…» — подумал и вспомнил анкетные данные: «Дахно Яким Филиппович, уроженец села Лугины. Бывший капитан царской, а потом белой армии.
Ярый враг большевиков, связан с ОУН» [4] .
Шмитц знал о планах седьмого отдела абвера, возлагавшего большие надежды на оуновцев в деле организации диверсий на Украине, но? откровенно говоря, не очень верил этой затее. Главное — создать резидентуру. А такие, как Дахно, для этого не годятся.
«Стар ты, господин экс-капитан, и ОУН здесь не поможет…»
Фотографии отложена в сторону. Та же участь постигла и Коперко-старшего, бывшего владельца кожевенной фабрики в Екатеринославе. И лишь на третьей кандидатуре оживились глаза разведчика.
4
ОУН — организация украинских буржуазных националистов.
«Вот с тобой мы наверняка поладим, господин Коперко-младший, если…» — он щелкнул ногтем по фотокарточке и спрятал ее отдельно, припоминая полученные от Морочило сведения об агенте.
Во дворе послышался громкий разговор, кто-то резко кричал на рабочих.
«Это, видимо, он и есть, управляющий Фишера…» — решил Шмитц и подошел к окну. Но сквозь заиндевевшee стекло ничего нельзя разобрать. Набросив на плечи куртку, он вышел во двор.
Перед толпой рабочих стоял
— Что пану угодно? — спросил он по-польски, повернувшись к гостю.
Цепкие глаза разведчика несколько секунд ощупывали управляющего. Потом Шмитц вежливо улыбнулся к ответил по-польски:
— Если господин управляющий сможет уделить мне два-три часа, то я с удовольствием воспользуюсь вашей любезностью, чтобы ознакомиться с таким прекрасным имением. Как представитель торговой фирмы интересуюсь лесом, господин Коперко.
Управляющий молча кивнул головой. Затем, отпустив рабочих, подошел к крыльцу.
— Если угодно, господин агент торговой фирмы, мы можем пройтись на лыжах… Увидите, как говорится, товар лицом.
— О! Лыжи — это чудесно! вдруг на чистом русском языке воскликнул Шмитц… Коперко от неожиданности вздрогнул, услышав когда-то родную ему речь. Гость спокойно продолжал: — Если у вас найдется лишняя пара, я с удовольствием прогуляюсь с вами.
— Тогда одевайтесь, лыжи будут, тоже по-русски ответил Коперко.
Так состоялось первое знакомство, цель которого для Шмитца была одна: отыскать затерянный «ключ».
Роман Коперко смутно помнит, когда он беззаботно бродил в гимназической форме по широким улицам Екатеринослава. Отец и старший брат Григорий по уши завязли в делах фабрики, а его эта работа не интересовала, он считал ее «грязной», мечтал о блистательной карьере горного инженера, о красивой и богатой жизни…
Но отроческие мечты сгорели в каком-то огненном Он плохо помнит, как это произошло. События тех революционных лет представляются ему словно в тумане или кошмарном сне. Очнулся здесь, в этой заброшенной между холмов и лесов Ольховке. Отец и мать погибли от тифа, как говорит старший браг, устроившийся бухгалтером в имении этого жирного немца Фишера. Григорий и этому рад: есть угол и кусок хлеба.
А каково ему, Роману, с его юношескими мечтами о блестящей карьере? На тридцатом году жизни добиться с помощью брата должности управляющего, блюстителя чужих богатств — слишком мало. За последние годы в поисках своего пути в жизни сталкивался с разными людьми, которые, подобно ему, чувствовали себя здесь, в Польше, словно транзитные пассажиры на узловой станции, когда неизвестно, будет ли нужный поезд. Среди них возникали всевозможные группы и группки, именовавшие себя партиями, организациями, комитетами спасения. Кого и что спасать — едва ли сами организаторы понимали. Все это было видимостью политической деятельности. В одну из таких организаций, созданных из осколков петлюровской армии и разных банд, вовлекли и Романа Коперко. О подлинных целях главарей ОУН он мало знал. Не увлекали его планы создания «самостийной Украины». Какое ему дело до Украины, когда от фабрики его отца за эти годы, должно быть, и следа не осталось?
Однако его честолюбивой, экспансивной натуре нравились смелые, как ему казалось, действия оуновцев против Советов. Он и сам несколько раз участвовал в бандитских налетах на приграничные советские села, усматривая в этой видимости политической борьбы даже что-то романтичное.
После убийства польского министра и суда над Степаном Бандерой случай свел Романа с поручиком Морочило, а затем и с работниками двуйки. Оказалось, что польские паны тоже претендуют на Украину, спят и видят Речь Посполиту «от моря до моря». С кем же ему идти?