Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Веджвуд Сесили Вероника

Между тем в Праге в день после битвы герцог Баварский от имени Фердинанда принял капитуляцию Чешской директории (чешский сейм в 1618 году избрал правительство из тридцати директоров). Стоя поодаль, его духовник с замиранием сердца наблюдал, как повергается ересь; он не мог слышать ни сбивчивой речи чехов, ни тихого ответа герцога, но сумел разглядеть, что «от слов его превосходительства, что бы он ни сказал, глаза директоров переполнились слезами».

Победители

не знали пощады. Целую неделю после битвы ворота города были закрыты, и войскам позволили творить там все, что им вздумается. Теоретически пострадать должны были только мятежники, но солдаты не могли проводить политические опросы на каждом пражском пороге, да и не считали это необходимым. Наемников – валлонов, французов, немцев, поляков, казаков и ирландцев – не заботили тонкости политики, да и не каждый день и даже не каждый год им представлялась возможность вдоволь покуражиться в одной из богатейших столиц Европы.

У ворот Градчан отыскались восемь повозок с домашними пожитками короля Фридриха, и солдаты набросились на них, жадно хватая что подвернется под руку, раскидывая по земле шелка и драгоценности, ружья и мечи. Один валлон подобрал подвеску тонкой работы со святым Георгием на светло-голубой ленте; он отнес ее герцогу Баварскому и получил за старания тысячу талеров. Это был знак ордена Подвязки, принадлежавший побежденному королю. С тех пор на грубых карикатурах своих противников он появлялся в спущенных на лодыжки чулках без подвязок.

Грабеж еще не закончился, когда Максимилиан, взяв лучших лошадей из конюшни Фридриха как свою долю в трофеях, снова уехал в Мюнхен. Рано утром в День святой Екатерины он прибыл к себе в столицу, где на улицах подданные столпились, чтобы приветствовать его. У дверей большой церкви он спешился, получил благословение от епископа Фрайзинга и вошел, чтобы вознести хвалы Господу, а хор в это время радостно пел: «Саул победил тысячи, а Давид – десятки тысяч». Максимилиану было за что благодарить Бога; он единственный из князей Германии мог позволить себе войну, которую только что вел, и император должен был ему за услуги 3 миллиона гульденов, в залог уплаты которых он получил Верхнюю Австрию.

Фердинанд проехал по Вене с непокрытой головой, чтобы возблагодарить Пресвятую Деву, и приказал изготовить корону из чистого серебра стоимостью 10 тысяч флоринов, чтобы самолично пожертвовать ее Царице Небесной в ее храме в Мариацелле, в родной Штирии. Другую корону, еще более великолепную, он послал в церковь Санта-Мария-делла-Скала в Риме. Небеса наверняка примут

его благодарность, выраженную столь роскошными дарами; а вот удовлетворить Испанию и Баварию будет не так-то просто.

6

Сопротивление чехов было сокрушено в битве на Белой горе, и ни одна протестантская держава не выступила в их защиту. Война закончилась; Фридриху оставалось только просить прощения, испанцам – уйти из Пфальца, Мансфельду – распустить свою армию, и Фердинанду – расплатиться с долгами: четыре простейших условия, выполнить которые было невозможно.

Пока мир рушился вокруг них, Фридрих и его жена упорно закрывали глаза на катастрофу. Королеву срочно отправили в безопасное место в Бранденбурге, где она родила сына и назвала его Мориц – весьма прозрачный намек на принца Оранского, – и с неизменной беззаботностью писала подругам о том, как они будут смеяться, когда она расскажет им о beau voyage [31] , в которую ей так внезапно пришлось отправиться из Праги. Фридрих между тем веселился в гостях у герцога Саксен-Лауэнбургского, где потратил триста с лишним флоринов на жемчуг для своей трехлетней дочери.

31

Приятная поездка (фр.).

Причиной такого безответственного поведения было не отсутствие совести, а скорее наоборот. Фридрих оставался слабовольным и растерянным, обладая властью, но ее утрата проявила глубокую целостность его характера. Он не потерял веру в правоту своего дела, потому что проиграл; ему не хватало безрассудной отваги, лидерских способностей, которые могли бы спасти Чехию, но ему не хватало и гибкого эгоизма, который мог бы спасти его собственные владения. Поражение лишь яснее показало ему сложные различия между тем, что правильно и что неправильно; отныне правильным было только одно – отстаивать справедливость своей проигранной борьбы, несмотря ни на какие уговоры и предательства. «Не жадность и не честолюбие привело нас в Чехию, – заявил он в письме Турну, – ни бедность, ни страдания не заставят нас восстать против нашего возлюбленного Господа и поступиться честью и совестью». От битвы на Белой горе до своего смертного часа он будет следовать велениям своей совести с несгибаемой верой и плачевным исходом.

Конец ознакомительного фрагмента.