Триллион евро

Эшбах Андреас

— Домобот, модель Х-3!

Робот мгновенно подчинился окрику. Он остановился перед молодым инженером и открыл свою переднюю панель управления. А Мануэль припомнил модель своей юности: по сравнению с этим чудом техники то была неуклюжая огромная машина, но она уже была способна сносно выполнять порученную ей работу: мести улицы, производить предметы, работать на поле, управлять самолётами. На миг перед его внутренним взором ожила картина: костёр, на котором горела одна из тех машин, а вокруг плясала и бесновалась группа приверженцев учения New-Age. С тех пор прошло так много времени, что эти воспоминания уже кажутся ему

не своими, а, скорее, пришедшими из фильма или из романа, — они совершенно чужды его сегодняшнему дню. Какой же здравомыслящий человек откажется избавить себя от работы?

Алехандро закрыл панель, и робот снова перешёл в режим ожидания, удалившись в угол.

— Неплохо. Кажется, он ещё в хорошем состоянии, но меня не удивит, если вскоре возникнут проблемы. Ему больше десяти лет, а эти модели рассчитаны на срок не больше шести.

— Если он сломается, твоя мать, может, и согласится его заменить. Но это будет морока, нам придётся программировать его на то, чтобы он не выполнял многие из запрограммированных в нём функций. Твоя мать может отчекрыжить ему голову садовыми ножницами, если он приблизится к её саду.

— Сомневаюсь, чтобы она смогла это сделать: новые модели вообще не имеют головы. Они ещё менее антропоморфны, чем этот. Исследования показали, что его принимают тем лучше, чем меньше он похож на человеческое существо.

Марта осторожно внесла в гостиную кастрюлю. Она скривилась, увидев, как аккуратно и точно расставлены тарелки и разложены приборы на безукоризненно гладко расстеленной скатерти, но ничего не сказала. Здесь был её сын, и она не хотела ворчать, нарушая покой семейной трапезы. Они ели и болтали о пустяках.

Когда настало время кофе, они втроём переместились в сад. Дул лёгкий ветерок, шелестя банановыми листьями, и солнце нежно пригревало.

Марту потянуло в сон.

— Что-то я устала. Всё утро в хлопотах.

Мануэль принёс клетчатый шерстяной плед — старый и поношенный, но тёплый, — и укрыл её.

Мужчины неторопливо прихлёбывали кофе.

— У тебя новая машина?

— Да.

— Так хорошо идут дела в лаборатории?

— Ну да, по крайней мере, зарабатываю я достаточно, чтобы позволить себе больше, чем стандартную модель.

Мануэль коротко глянул на свою собственную машину, модель «Моносемейная-3». Он почти не пользовался ею, она была не особенно быстрой и совсем неэстетичной, но ему хватало. Собственно, ему хватило бы и гораздо меньшего.

— Я подумываю о том, чтобы бросить работу.

— Ты хочешь уволиться? Но ты же всегда мечтал о работе робото-инженера.

— Да, но… видишь ли… работа вовсе не такая интересная, как кажется. Совсем нет места для инноваций, всё конструируется строго по плану, в рамках стандартных заданий.

Мануэль кивнул и допил свой кофе, не сводя с сына глаз.

— И, кроме того… мне обидно, что всё, что я делаю, идёт в заслугу лишь нашему шефу.

— Доктору Сантибаньесу?

— Да. Ты его знаешь?

— Конечно, недавно он целых пять минут маячил на научном канале.

— Пять минут! О небо! Знаешь, что это означает?

— Сынок, не так уж я и стар. Это означает 300 евросекунд.

— На это можно было бы купить не только гораздо лучшую, но даже люксовую модель. Знаешь, во что обошлась мне эта машина? В пятьдесят евросекунд, это всё, что я скопил за все годы в лаборатории.

Вот видишь? Это я и имею в виду. Сантибаньес всё забирает себе, нам ничего не остаётся. И я не единственный, кто так считает. Я не вижу другой возможности, как попытать счастья ещё в чём-то.

— И в чём же?

— Точно пока не знаю. Останусь, пожалуй, в области инженерной науки, но хочу попробовать в одиночку или, может, с поддержкой кого-то из коллег. Может, мы объединим свои усилия.

Мануэль припомнил счастливые лица молодых техников и инженеров, которые получили телевизионные минуты в награду за работу над инновативными, необычайными или просто забавными проектами. В их глазах горел такой же лихорадочный жар, как сейчас во взгляде его сына. Они молоды, они ещё не стали равнодушными и не хотят довольствоваться стандартными домами, стандартными машинами и роботами, — всем тем, что государство предоставляет каждому, даже если он палец о палец не ударил. Мануэль тоже когда-то переболел этой лихорадкой. До сих пор в памяти его компьютера хранился целый жёсткий диск с киносценариями, которые никого не увлекли, и множеством романов и рассказов, которые не заслужили ни одной секунды публичной презентации. Он не верил, что они были так уж плохи, но таких, как он, были сотни тысяч: с некоторым, но недостаточным талантом.

— Что ж, попытайся, если у тебя есть чувство, что лаборатория не обеспечит тебе будущее…

— Не обеспечит, нет, а время-то уходит, мне уже тридцать два.

Оба глянули на дом соседей: огромную виллу, втрое больше их собственного дома. И машин перед виллой было припарковано ровно в столько же раз больше: две спортивные и гигантский «мерседес».

— Как дела у мамы?

— Плохо, она всё бурчит себе под нос целыми днями и ужасно огорчается из-за каждой обнаруженной морщинки.

— За триста евросекунд она могла бы…

— Да, но это нереально.

— Я знаю. Может, если мне повезёт, если сильно повезёт…

— Сынок, не надо лезть из кожи, вещи таковы, каковы они есть. Большая часть человечества живёт и умирает в серости. И не так уж это и страшно. У нас хороший дом, машина и домобот. Большего мне не нужно. Есть телевидение и сеть, я могу читать и встречаться с друзьями. А если станет скучно, мы всегда можем подать заявление на отпуск, который полагается нам раз в два года. Последние два отпуска мы даже не использовали. Мне не нужны ни три машины, ни большая вилла.

Мануэль посмотрел на свои руки. Что-то он не мог припомнить их такими бледными и усеянными пятнами старческой пигментации. Он попробовал нащупать свой пульс. Сердечный ритм был нестабильный, мерцательный. Возможно, механизм передачи нервных импульсов работал уже не так исправно.

— Папа, я понимаю. Но это всё не то.

— Я знаю, сынок, я знаю. Попробуй, может, у тебя получится, может…

Алехандро сосредоточил взгляд на своём сером автомобиле. Хорошая инженерная работа. Когда он ехал сюда по автобану, машина скользила по дороге, как во сне. Дорогая бесполезная игрушка. Он посмотрел на своего отца, который сильно сдал за последние два года. Потом повернулся к старой женщине, дремавшей на железном стуле. Его мать была на пять лет старше отца. Он видел слегка пожелтевшую кожу, тяжёлые веки, разветвлённые морщинки вокруг глаз и ломкие соломенные волосы. Он глубоко вздохнул и попытался успокоиться. Потом решительно поднялся.