Трилогия Крысы. Мировой бестселлер в одном томе

Мураками Харуки

– Что, нельзя найти ничего поприличнее?! – заорал я ей, распахнув дверь в ванную. – У нас же денег хватит на что угодно!

– При чем тут деньги?! Главное, что поиски овцы должны начинаться именно отсюда!

Хочешь ты или нет – мы остаемся здесь...

Я плюхнулся на кровать, закурил, включил телевизор, поперескакивал с канала на канал – и выключил. Слава Богу, хоть телевизор нормально показывал. Рев воды прекратился, с полураспахнутой двери в ванную свесилась ее одежда – и по всему номеру разнесся шум воды.

Я раздвинул занавески: за окном тянулись ряды железобетонных строений, таких же бестолково-безликих, как и отель «Дельфин». Здания были словно измазаны сажей, и при одном взгляде на них начинало казаться,

что пахнет мочой. Хотя было уже около девяти, в отдельных окнах еще горел свет и виднелись фигурки по уши занятых работой людей. Уж не знаю, над чем они все так усердно работали, но зрелище было довольно унылым Впрочем, взгляни кто-то из них на мое окно – в моей фигуре им тоже не увиделось бы ничего особенно жизнерадостного. Я задернул занавески, лег на кровать и, свернувшись на открахмаленных до асфальтовой жесткости простынях, начал думать о своей бывшей жене и о парне, с которым она жила. О парне я знал все довольно подробно. Как тут не знать, когда мы с ним были друзьями. В свои двадцать семь он был малоизвестным джаз-гитаристом, и для малоизвестного джаз-гитариста – сравнительно порядочным человеком. Характера неплохого. Вот разве что стиля своего никогда не имел. В такой-то период блуждал между Би Би Кингом и Кенни Барреллом, к такому-то возрасту застрял между Лэрри Кориеллом и Джимом Холлом [44] ... Лично мне было не очень понятно, почему после меня она выбрала именно этого парня. Видно, правду говорят, что в каждом человеке с рождения заложен неизменный вектор душевных склонностей. Он был лучше меня лишь тем, что играл на гитаре. Я был лучше его лишь тем, что умел мыть посуду. Гитаристы, как правило, никогда не моют посуду. Повредишь себе палец – и больше незачем жить на свете. Затем я стал думать о нашем с нею сексе. От нечего делать я попытался подсчитать, сколько раз мы с ней занимались любовью за четыре года жизни вдвоем. Но тут же и плюнул на это занятие: точное число установить все равно невозможно, а в приблизительных числах я не видел особого смысла. Надо было вести какой-то дневник. Или хотя бы пометки делать в блокноте. Тогда, конечно, я бы смог определить его – Количество Секса За Четыре Года Вдвоем. Теперь же меня интересуют только точные числа. Лишь при их помощи и можно восстановить, как все было на самом деле.

44

Корифеи американской музыки 60-70-х годов, основатели различных школ гитарной игры

Моя бывшая жена вела подробный дневник своей половой жизни. Однако то были вовсе не какие-нибудь лирические заметки. Еще в девичестве, после первых же месячных, завела она толстую школьную тетрадь, где производила скрупулезный учет всех своих менструальных циклов, и где в качестве «побочного фактора» иногда упоминался секс. Таких тетрадей у нее было восемь, и хранила она их в ящике туалетного столика, который запирала на ключ, вместе с самыми личными письмами и фотографиями. Записок этих она никогда никому не показывала. Насколько подробно она касалась в них секса как такового, я не знал. И теперь, поскольку мы с ней расстались, не узнаю уже никогда.

– Если я вдруг умру, – повторяла она не раз, – тетради эти сожги. Облей хорошенько керосином и сожги, а пепел в землю зарой. И учти: если хоть одна живая душа узнает оттуда хоть слово – я эту душу прокляну с того света!

– Но я-то уже столько лет с тобой сплю! Знаю каждый уголок, каждую клеточку твоего тела. Меня-то чего стесняться?

– Клетки тела полностью, на все сто процентов, обновляются каждый месяц. Мы все время меняемся. Вот, даже прямо сейчас! – и она поднесла близко-близко к моим глазам кисть тонкой руки. – Все, что ты знаешь обо мне – не больше, чем твои же воспоминания!..

Даже за месяц до развода эта женщина оставалась в высшей степени рассудительной.

И очень точно знала, как обращаться с реальностью своей жизни. По принципу:

однажды захлопнувшиеся двери уже никогда не откроются снова, но это вовсе не значит, что нужно мешать дверям закрываться.

Все, что я знаю о ней сейчас – не больше, чем мои же воспоминания. Воспоминания, отходящие все дальше и дальше в прошлое, отмирающие, точно старые клетки тела. Так, что уже никогда не вспомнить, сколько раз мы с ней все-таки занимались любовью.

2

ПРОФЕССОР ОВЦА

Проснувшись на следующее утро в восемь, мы спустились на лифте вниз, вышли на улицу и отправились завтракать в ближайшую забегаловку. Ни ресторана, ни даже захудалого буфета в отеле «Дельфин» не оказалось.

– Как я уже говорил вчера, нам нужно разделиться, – сказал я, передавая ей копию снимка с овцами. – Я попробую выяснить, где находится место с горами на фотографии. Ты соберешь информацию о всех пастбищах, где выращивают овец. Как действовать – думаю, объяснять не нужно. Самая, казалось бы, незначительная деталь может пригодиться. Любая мелочь – и уже не придется мотаться по всему Хоккайдо, тыкаясь наугад...

– Не беспокойся, я сделаю все как нужно.

– Тогда – встречаемся вечером в отеле!

– Ты, главное, не переживай, – сказала она, надевая темные очки. – Вот увидишь, мы все в два счета найдем!

– Хорошо бы, – вздохнул я.

* * *

Как и следовало ожидать, «в два счета» дело не разрешалось, хоть тресни. Я сходил в Отдел путешествий губернаторства Хоккайдо, обошел с дюжину туристических фирм и экскурсионных бюро, нанес визит в местное Общество альпинистов – побывал во всех местах, хоть как-нибудь связанных с поездками в горы и экскурсиями на природу. Никто из опрошенных мною не мог сказать ничего определенного при взгляде на фотографию.

– Обычный горный пейзаж, каких тысячи, – говорили мне, разводя руками. – Тем более, заснят такой небольшой фрагмент...

Я пробегал по городу целый день, но все, что мне удалось разузнать, сводилось к одному и тому же: горы на фотографии выглядели слишком обычно, чтобы по столь маленькому фрагменту можно было их опознать.

В книжном магазине я приобрел атлас острова и книгу «Горы Хоккайдо», потом зашел в кафетерий, сел за столик, заказал сразу два имбирных лимонада и погрузился в чтение.

На Хоккайдо было невероятное множество гор, и подавляющее большинство из них походило друг на друга по цвету и форме. Запасшись терпением, я принялся сличать одну за другой иллюстрации в книге с пейзажем на фотографии Крысы. Уже через десять минут у меня заболела голова. Самое ужасное заключалось в том, что все горы в этом фолианте, даже взятые вместе, не составляли и тысячной доли всех гор на Хоккайдо. Мало того, стоило взглянуть на одни и те же горы под хоть немного другим углом – и их уже было ни за что не узнать. «Горы – живые, – говорилось в предисловии к книге. – От сезона, от времени суток, от угла зрения и от состояния нашей души зависит то, как они в очередной раз изменят перед нами свой облик. Неизменным остается лишь одно: сколько бы мы ни смотрели на горы – мы всегда сможем постичь лишь ничтожную частичку того, что они из себя представляют...»

– Просто черт знает что!.. – подумал я вслух. Затем вздохнул – и продолжил занятие, в безнадежности которого меня только что убедили. Когда колокол на башне неподалеку пробил пять часов, я вышел из кафетерия, сел на скамейку в парке и принялся грызть жареную кукурузу, заодно подкармливая голубей. Подруга моя перекопала куда больше информации, чем успел сделать я, но по результатам затраченных усилий мы с ней оказались примерно равны. За скудным ужином в тесной забегаловке на задворках отеля «Дельфин» мы рассказывали друг другу, как прожили этот день.