Трилогия о королевском убийце
Шрифт:
— Теперь все переменилось навеки, — сказал я в ночь.
Мои слова затерялись в пушинках снега.
— Что именно? — насторожился Баррич.
Судя по его тону, он боялся, что у меня снова начинается лихорадка.
— Все. То, как ты обращаешься со мной, когда об этом не думаешь. Как Хендс обращается со мной. Два года назад мы были друзьями. Просто двое мальчишек, работающих в конюшне. Он никогда не предлагал вычистить за меня мою лошадь. Но сегодня он обращался со мной, как с никчемной развалиной… как будто это даже не может обидеть меня. Как будто я только и жду, что он будет делать за меня такие вещи. Человек у ворот
— Перестань скулить, — оборвал меня Баррич, — перестань жаловаться и жалеть себя. Если бы Хендс выглядел как ты, ты бы сделал для него то же самое. — Почти против воли он добавил: — Все меняется, потому что время идет. Хендс не перестал быть твоим другом. Но ты не тот мальчик, который уехал из замка во время жатвы. Тот Фитц был посыльным Верити и конюшим у меня, но не более того. Королевский бастард, да, но это тогда не имело значения ни для кого, кроме меня. Но наверху, в Джампи, в Горном Королевстве, ты показал, что представляешь собой нечто большее. Не имеет никакого значения, что ты бледен или что ты еле можешь ходить, проведя день в седле. Ты ведешь себя, как подобает сыну Чивэла. Вот что выдает твоя осанка, и вот почему стражники у ворот так смотрели на тебя. И Хендс тоже… — Он вздохнул и замолчал, открывая плечом тяжелую дверь. — И я. Да поможет нам всем Эда, — пробормотал он.
Но потом, как бы для того, чтобы опровергнуть собственные слова, он втолкнул меня в солдатскую столовую и бесцеремонно бросил на одну из длинных скамеек у изрезанного деревянного стола. В столовой пахло невероятно аппетитно. Это было место, куда мог прийти любой солдат, какой бы мокрый, заснеженный или грязный он ни был, прийти, чтобы поесть и согреться. У поварихи всегда был котел тушеного мяса, медленно кипящий над огнем, хлеб и сыр ждали на столе, так же как и большой кусок желтого летнего масла из глубокого ледника. Я оторвался от второй миски рагу и увидел, что Баррич с веселым интересом следит за мной.
— Лучше? — спросил он.
Я на секунду перестал жевать, чтобы обдумать это.
— Да.
Мне было тепло, я был сыт, и хотя я устал, это была хорошая усталость. Такая, которую может излечить простой сон. Я поднял руку и посмотрел на нее. Я все еще чувствовал дрожь, но она была незаметной для глаза.
— Гораздо лучше. — Я встал и обнаружил, что ноги держат меня.
— Теперь ты готов к докладу королю.
Я, не веря, уставился на него:
— Сейчас? Сегодня? Король Шрюд давно в постели. Меня не пропустит стража.
— Может, и так, и тогда будь благодарен за это. Но ты должен по крайней мере дать о себе знать. Королю решать, когда он тебя примет. Если тебя прогонят, можешь ложиться в постель. Но я готов поспорить, что если король Шрюд не станет с тобой говорить, то принц Верити захочет услышать твой доклад. И вероятно, прямо сейчас.
— Ты идешь назад в конюшню?
— Конечно, — Баррич улыбнулся с волчьим самодовольством, — я ведь всего лишь главный конюший, Фитц. Мне нечего докладывать. И я обещал Хендсу, что принесу ему поесть.
Я молча смотрел, как он нагружает поднос. Баррич нарезал хлеб длинными кусками, наполнил две миски горячим мясом, накрыл их хлебом, положил сверху ломоть сыра и большой кусок желтого масла.
— Что ты думаешь о Хендсе?
— Он хороший парень, — неохотно сказал Баррич.
— Он не просто хороший парень. Ты выбрал его, чтобы сопровождать нас из Горного Королевства, а всех остальных отослал назад с общим караваном.
— Мне требовался надежный человек. Ты был тогда… очень болен. Да и я чувствовал себя не намного лучше, говоря по правде. — Он поднял руку, чтобы коснуться белой пряди в черных волосах — напоминание об ударе, который чуть не убил его.
— А почему ты выбрал его?
— Да я тут ни при чем. Он сам пришел ко мне. Как-то прознал, куда нас поместили, и уговорил Джонки пропустить его. Я все еще был весь в повязках, перед глазами туман. Я скорее почувствовал, что он стоит рядом, чем увидел Хендса. Я спросил, что ему нужно, и он сказал, что я должен сделать кого-то распорядителем, потому что, когда я болен, а Коба нет, дела в конюшне идут неважно.
— И это произвело на тебя впечатление.
— Он говорил дело. Никаких ненужных вопросов обо мне, или о тебе, или о том, что случилось. Он нашел дело, которым мог заняться, и пришел за этим. Это я уважаю в людях. Знать, что ты можешь, и делать это. Так что я поручил ему конюшню. Он управлялся хорошо. Я оставил его, а остальных отослал домой, потому что знал, что мне может понадобиться помощь. И кроме того, я хотел приглядеться к нему. Хочет он выслужиться или по-настоящему понимает, что должен делать для животного. Нужна ли ему власть над лошадьми или чтобы с ними все было в порядке.
— Что ты думаешь о нем сейчас?
— Я уже немолод. Думаю, конюшням замка не помешает новый хороший начальник, когда я уже не смогу управиться с норовистым жеребцом. Не то чтобы я собирался скоро уйти на покой — Хендса еще многому надо научить. Но мы с ним оба достаточно молоды — он, чтобы учиться, я, чтобы учить. Вот и хорошо.
Я кивнул. «Когда-то, — подумал я, — он готовил это место для меня. Теперь мы оба знаем, что это было напрасно».
Он повернулся, чтобы идти.
— Баррич, — сказал я тихо. Он остановился. — Никто не может заменить тебя. Спасибо тебе. За все, что ты сделал за последние месяцы. Я обязан тебе жизнью. Ты не только спас меня от смерти. Ты дал мне жизнь и то, чем я стал. С тех пор, как мне было шесть. Чивэл был моим отцом, я знаю. Но я никогда не видел его. Ты был мне отцом каждый день, много лет. Я не всегда принимал…
Баррич фыркнул:
— Скажешь это, когда один из нас будет помирать. Иди доложись королю — и в постель.
— Да, сир, — услышал я собственный ответ, и знал, что Баррич улыбается в ответ на мою улыбку.
Он открыл дверь плечом и понес обед Хендса в конюшни. Там он был дома.
А здесь был мой дом. Пришло время подумать об этом. Я задержался на минутку, чтобы отжать влажную одежду и провести рукой по волосам. Я убрал со стола наши тарелки и перекинул мокрую куртку через руку. Пока я шел из кухни по коридору в Большой зал, я все больше удивлялся тому, что видел. Гобелены действительно стали ярче? Всегда ли покрывавшие пол травы пахли так сладко? А резные двери всегда так приветливо блестели? Я быстро решил, что это просто радость оттого, что я наконец дома. Но когда я остановился у основания большой лестницы, чтобы взять свечку, то заметил, что стол не был заляпан воском и его украшала вышитая скатерть.