Трилогия о королевском убийце
Шрифт:
— Побереги силы и задай его. Я знаю, что ты все равно это сделаешь, независимо от того, разрешу я тебе или нет.
— Безусловно, тут ты прав. Хорошо, вопрос. Ах, я удивляю сам себя, я краснею, истинная правда. Фитц Чивэл, ты, ненароком, не сделал собственного Фитца?
Я медленно сел и уставился на него. Он не пошевелился и не вздрогнул.
— О чем ты спрашиваешь? — тихо спросил я.
Теперь он тоже говорил тихо, почти оправдываясь.
— Я должен знать. Молли носит твоего ребенка?
Я прыгнул на него с кровати,
— Валяй, бей, — тихо посоветовал он. — Новые синяки будут почти не видны на старых. Я могу прятать лицо еще несколько дней.
Я отвел руку. Странно, насколько чудовищным показалось то, что я только что собирался сделать, когда обнаружил, что это уже было сделано кем-то другим. Как только я отпустил его, шут отвернулся, как будто стыдился своего бесцветного распухшего лица. Быть может, прозрачная кожа и тонкие кости делали его еще более ужасным. Как будто кто-то избил ребенка. Я встал на колени у очага и начал раздувать огонь.
— Что, плохо видно? — спросил шут. — Предупреждаю, при хорошем освещении будет смотреться еще хуже.
— Сядь на мой сундук с одеждой и сними рубашку, — резко сказал я.
Он не пошевелился. Я не обратил на это внимания. У меня был маленький котелок для чая, и я подвесил его над огнем, зажег свечи и поставил их на стол, а потом вынул мой маленький сундучок с травами. Я не держал в своей комнате слишком большого запаса. Теперь мне было жаль, что у меня нет «арсенала» Баррича, но я был уверен, что, если я отправлюсь за ним в конюшни, к моему возвращению шут исчезнет. Те снадобья, что были у меня в комнате, в основном применялись при синяках, порезах и других повреждениях. Они подойдут.
Когда вода согрелась, я налил немного в таз для мытья и добавил щедрую горсть трав, предварительно растерев их в порошок. Я нашел в сундуке с одеждой рубашку, из которой вырос, и разорвал ее на части.
— Выйди на свет, — потребовал я.
Через мгновение шут подчинился, но двигался медленно и робко. Я быстро оглядел его, потом взял за плечи и посадил на свой сундук с одеждой.
— Что с тобой случилось? — спросил я, испуганный его изуродованным лицом. Губы его были разбиты и распухли, один глаз заплыл так, что почти не открывался.
— Я прогуливался по замку и расспрашивал разных людей с отвратительным нравом, не завели ли они бастардов.
Я яростно сверкнул глазами, но здоровый глаз шута стойко выдержал мой взгляд. Белок этого глаза был весь в красных прожилках. Я понял, что не могу ни сердиться на него, ни смеяться.
— Я думал, ты достаточно понимаешь в целительстве, чтобы поберечь себя. Теперь сиди смирно.
Я намочил тряпку и бережно, но твердо прижал к его лицу. Через мгновение шут расслабился. Я смыл губкой засохшую кровь. Ее было не много; по-видимому, он вымылся после избиения. Но некоторые раны продолжали кровоточить. Я легко пробежал пальцами по его челюсти и вокруг глазниц.
— Кто это с тобой сделал? — спросил я.
— Я заходил в несколько дверей или в одну и ту же несколько раз. Смотря о какой ты спрашиваешь. — Для человека с разбитыми губами шут разговаривал довольно бойко.
— Это был серьезный вопрос, — сказал я.
— Как и мой.
Я снова сверкнул на него глазами, и он отвел взгляд. Некоторое время мы оба молчали. Я искал горшочек с мазью от царапин и порезов, которую дал мне Баррич.
— Я действительно хочу услышать ответ, — напомнил я ему, снимая крышку с горшочка. Знакомый едкий запах ударил мне в нос, и я внезапно с поразительной силой ощутил тоску по Барричу.
— Как и я. — Он слегка вздрогнул под моим прикосновением, когда я начал накладывать мазь. Я знал, что она щиплется. Я также знал, что она хорошо действует.
— Почему ты задаешь мне такие вопросы? — спросил я наконец.
Он мгновение подумал:
— Потому что легче спросить тебя, чем спрашивать Кетриккен, не носит ли она ребенка Верити. Насколько я могу судить, Регал в последнее время крутит любовь только с самим собой, так что его можно исключить. Таким образом, либо ты, либо Верити…
Я тупо смотрел на него. Он грустно покачал головой.
— Неужели ты этого не чувствуешь? — почти шепотом спросил он и театрально устремил взгляд в никуда. — Силы колеблются. Тени трепещут. Внезапно по возможностям идет рябь. Перестановка будущих по мере того, как предопределение множится. Пути сходятся и снова расходятся. — Он опять посмотрел на меня. Я улыбнулся ему, думая, что он шутит, но он был серьезен. — У династии Видящих есть наследник, — сказал он тихо. — Я в этом уверен.
Случалось ли вам оступиться в темноте? Бывает такое внезапное чувство, как будто ты пошатываешься на краю, но не знаешь, как глубоко можешь упасть. Слишком твердо я сказал:
— У меня не будет ребенка.
Шут бросил на меня скептический взгляд.
— А, — сказал он с фальшивой сердечностью, — тогда это, должно быть, Кетриккен.
— Должно быть, — согласился я, но мое сердце упало.
Если Кетриккен беременна, у нее нет никакой причины скрывать это. А у Молли есть. Я не видел Молли несколько ночей. Может быть, у нее есть для меня новости. Я почувствовал головокружение, но взял себя в руки и глубоко вздохнул.
— Сними рубашку, — сказал я шуту, — посмотрим твою грудь.
— Я осматривал ее, спасибо, и, уверяю тебя, там все в порядке. Они накинули мешок мне на голову — думаю, для того, чтобы удобнее было целиться. Они очень старались бить только по нему.
От зверства, учиненного над ним, мне стало так больно, что я долго молчал.
— Кто? — выговорил я наконец. — Ты видел?
— С мешком на голове? Оставь. Разве можно видеть что-нибудь сквозь мешок?