Трилогия об Игоре Корсакове
Шрифт:
— Попробуем помочь твоему горю, — согласился Павел. — Думаешь, там что-нибудь ценное?
— Посмотрим, — уклончиво ответил Корсаков.
Он и хотел открыть полотно и одновременно боялся этого — объяснить свои сомнения он бы не смог, но подсознательно ощущал, что наследство Анютиной бабки принесет в его жизнь перемены.
Они зашли в продуктовый магазин и, чтобы не возиться с готовкой, купили полуфабрикатов, копченой колбасы, мяса и рыбы в вакуумной упаковке, фруктов, овощей. Корсаков предложил взять водки, но Воскобойников отказался.
— Если хочешь, бери, но я пить не буду.
— Как тебя Марина
— Дело не в этом. Ты знаешь, когда у меня сердце прихватило… ну, я тебе рассказывал… я здорово испугался. В самом деле, мне всего лишь четвертый десяток, а уже сердечник. Так недолго к сорока годам и в ящик сыграть. Не хочу. Тем более сейчас. Ты знаешь, — Воскобойников понизил голос, но было видно, что его так и раздувает от переполняющих чувств, — кажется, у нас будет ребенок.
— Серьезно? Ну, даже и не знаю, что сказать, — Корсаков задумался, вспоминая свои ощущения, когда будущая жена сказала ему, что беременна. — Я в свое время из-за этого женился, но у тебя другое дело: вы ведь так и так хотели осенью свадьбу сыграть. Ну, а ты сам что чувствуешь?
— Игорек, я на седьмом небе! — Павел раскинул руки, будто собираясь обнять продавщицу бакалейного отдела, возле которого они стояли. Женщина опасливо на него покосилась, и Воскобойников убавил восторги. — Вернее, сейчас немного остыл, но когда Маринка мне сказала, я прямо обалдел. Ты же знаешь, женщин у меня было немного: все какие-то случайные, и никто от меня не «залетал». Я уж думал, пустоцвет, а оказалось — вот, порядок. И именно с той женщиной, с которой я хотел бы прожить жизнь. Ты знаешь, восторг уже прошел, но осталась такая… м-м-м… легкая эйфория, что ли? Надо же — у меня будет семья, ребенок.
— Ну что ж, поздравляю. Давай, хотя бы шампанского возьмем?
— Шампанского можно. Только Маринка просила пока не рассказывать — боится сглазить. Так что я тебе ничего не говорил.
— Ладно.
Корсаков купил шампанское, бутылку сухого вина, коробку конфет и мороженое — любимые с детства стаканчики с кремовой розочкой.
Нагруженные покупками, они вернулись к особняку. Павел открыл багажник «Нивы» и достал объемистую сумку. Корсаков вопросительно взглянул на него.
— Реактивы, микроскоп и все остальное, — пояснил тот. — Там, в Ольгове, мужики нашли возле церкви доску — я думаю, это кусок иконостаса. Хочу попробовать восстановить. А пока твоими утятами займемся. Только предупреждаю: работать буду завтра с утра — это на целый день, и вас всех выгоню, не люблю, когда через плечо заглядывают. А ты девчонкам экскурсию по Москве устроишь.
Они поднялись в холл. Гремел музыкальный центр. Обеденные приборы стояли на столе, пыхтело что-то в кастрюле на плите. Из маленькой комнаты слышались голоса. Корсаков сгрузил покупки в кресло и заглянул в спальню. Марина с Анютой вешали над кроватью балдахин. Корсаков застонал:
— Девочки! Ну, не надо, а?
— Тебе не надо, а им надо! — сказала Анюта. — Они сегодня остаются ночевать у нас, а Марина всю жизнь мечтала поспать на такой кровати.
— Потом все равно сниму, — пригрозил Корсаков.
— Ну, это мы еще посмотрим.
Пока женщины занимались созданием уюта, Игорь и Павел разложили по вазам фрукты, нарезали салат и пожарили купленные люля-кебаб. В кастрюльке варилась картошка, в холодильнике
— Есть хочу!
Корсаков откупорил шампанское.
— А это с какой радости? — насторожилась Марина, присаживаясь за стол.
— Ну, как… Вот, встретились, давно не виделись. Опять таки машину обмыть, — нашелся Корсаков, — шампанское под картошечку! Давно я так не гулял.
Марина внимательно посмотрела на Воскобойникова:
— Ну, если только машину.
Анюта разложила по тарелкам картошку и люля, уселась возле Игоря и подняла бокал:
— Ну что, за все сразу пьем?
— Конечно, по очереди, — в один голос отозвались Корсаков и Воскобойников.
Утолив первый голод, стали делиться новостями. Корсаков больше помалкивал, поскольку все новости, как из прохудившегося мешка, вываливала Анюта. Рассказывала про то, как они переехали сюда, в особняк, как она нанимала рабочих, чтобы привести комнаты в более-менее приличный вид, жаловалась на Игоря, что тот пальцем о палец не ударил — сойдет, мол, и так. Она взяла под опеку Марину и подкладывала ей на тарелку колбасу и копченое мясо. Марина ела все, но предпочтение отдавала малосольной семге. Воскобойников многозначительно посмотрел на Корсакова — видишь, мол, все симптомы налицо, — и расплылся в улыбке.
— А как у вас дела, в усадьбе? — спросил Игорь.
— У-у-у, — протянул Павел. — Приедете в гости — не узнаете. Первый этаж полностью отделали, взялись за второй.
Анюта убрала тарелки, расставила чашки тонкого фарфора — подарок Александра Александровича, заварила кофе. Воскобойников попросил чаю.
— Марина, ты не будешь против, если мы до завтрашнего вечера задержимся? — спросил он.
— А что такое?
— Игорь попросил картину отмыть. Видела уток, что на мольберте стоят?
— Я думала, это павлины.
— Я тоже склоняюсь к этому, — усмехнулся Корсаков.
— Это моя доля наследства от бабушки, — пояснила Анюта.
— Хорошо, давай задержимся, — согласилась Марина.
— Вот и отлично! — Анюта чмокнула ее в щеку. — Вы будете спать на кровати, а мы здесь матрас постелим — у нас есть надувной. А сейчас мы с Мариной пойдем по магазинам, а вы мойте посуду, наводите порядок. Можете обсудить какие-нибудь дела и даже допить шампанское.
— Спасибо, дорогая! — поклонился Корсаков. — Щедрость твоя не знает границ. Там осталось два глотка.
— Вот и хватит.
Допив кофе с мороженым, девушки ушли. Воскобойников прошел в спальню и, разложив картину на столе, принялся разглядывать ее в сильную лупу. Корсаков сунул тарелки и чашки в посудомоечную машину и присоединился к нему. Павел, насвистывая заунывный мотивчик, долго рассматривал полотно, переворачивая его и иногда трогая холст пальцем.
— Ну, что я тебе скажу, — заявил он, выпрямляясь и дергая себя за ус, — сам холст я датирую примерно концом восемнадцатого, началом девятнадцатого века. До появления фабрично загрунтованных холстов… Видишь? — Павел перевернул картину и отогнул ее край от рамы. — По краям холста нет грунта — значит, грунтовали вручную. После того как я смою акварель, скажу точнее. По стилистическим и технологическим признакам. Кроме того, — он опять перевернул картину, — вот здесь, где ты смыл акварель. Вот, видишь?