Тринадцать полнолуний

Рок Эра

— Как же вы могли отпустить Альэру к людям, окутанным такой славой?!

— Позвольте, она самостоятельная девушка, да и мне она сказала, что вы разрешили ей.

— Где они живут? Куда надо ехать?

Выбровская, с удивлением глядя на взволнованного Гарни, объяснила ему, где живут Ставинские.

— Я распоряжусь, чтобы готовили экипаж.

— Мне некогда ждать, спасибо, — Гарни быстро пошёл по дорожке парка.

В огромном особняке, на который указала графиня, ничего не говорило о том, что в нём можно найти хоть кого-нибудь. Мрачной громадиной,

он возвышался над заросшим тиной прудом. По пустым комнатам гулял ветер, ворвавшийся в разбитые огромные окна. Гарни метался по гулким комнатам, чувствуя, как холодеет внутри. «Но как?! Ведь графиня говорила так, словно видела их только вчера. А сейчас впечатление, что здесь уже лет сто никто не живёт. Господи, где её искать?!».

Это был шок, Гарни пытался выйти в астрал, но и это не помогало, словно кто-то перенёс Альэру в такое место, где её никто не сможет найти. «Где же мой дар, господи?! Где все таланты, которыми ты наградил меня и, видимо, незаслуженно! Учителя, наставники, помогите мне!!». Но гулкая тишина и ни чего больше, Вселенная безмолвствовала.

Опустошённый, он вернулся в усадьбу графини. Выбровская, обеспокоенная его волнением, ждала его в кресле у камина.

— На вас лица нет, что, что произошло? — она поднялась на встречу входящему Гарни.

— Там никого нет, да и дом разрушен, пожалуй, уже лет сто назад, — он устало опустился в кресло и откинулся назад.

— Да господь с вами, буквально неделю назад одна моя знакомая привозила к княгине свою портниху, чтобы шить подвенечное платье дочери, — Выбровская удивлённо посмотрела на Гарни, — может вы ошиблись домом? Да в том районе вообще нет заброшенных домов. — И тем не менее, факт, я видел собственными глазами пустые комнаты, по которым летали обрывки бумаг и лоскуты бывших портьер.

— Но позвольте, где же тогда Альэра? Надо что-то делать, — графиня засуетилась, морща лоб.

— Она вернётся сама, не волнуйтесь, идите спать, — Гарни поднялся и, поклонившись графине, медленно, будто не чувствуя под собой ног, начал подниматься по лестнице на второй этаж.

— Неужели вы думаете, что я смогу уснуть, когда девочка неизвестно где? — с недоумением спросила графиня.

— Если не можешь изменить обстоятельства, измени своё отношение к ним, — повернувшись, произнёс Гарни.

Он зашёл в свою комнату и остановился. Через окно лунный свет отражался в тазе с водой, почему-то стоявшем на подоконнике. Тень от веток дуба падала на белую простынь, сплетая причудливый узор. В открытое окно влетел ветер и, по очереди задул три горящих свечи, а потом метнулся к лампадке и вот, крохотный свет, озарявший иконку, тоже потух. Ночь, тишина и леденящий холод, начавший сковывать Гарни изнутри. Острая боль пронзила сердце, словно раскалённой иглой. Воздух в лёгких доставлял неприятные ощущения и Гарни начал выталкивать его точками. Но в отличии от физических мук, душевные страдания были гораздо тяжелее. А мысли были чёткими и ясными.

«Вот и последний знак, Альэра стала принадлежать Люциану телом, но и принадлежать ему душой ей хочется не меньше. Но господи, смилуйся же надо мной! Неужели зло всегда будет устраивать мне травлю и выплёскивать яд своих побед мне в лицо, смеясь над моим очередным промахом?! Прошу, владыко, дай мне мужество снести сие испытание, я на грани отчаяния. Я боюсь потерять веру, молю, оставь мне надежду. Я должен успокоиться, надо взять себя в руки».

— Гарнидупс, не нужно так рьяно взывать, господь везде, он слышит тебя, — голос ангела раздался вовремя.

— Спасибо, что ты рядом. Мне страшно, если бы ты только знал, как мне страшно сейчас. Я потерял её, страшно представить, что теперь с ней будет. Она своими руками разрушила дворец света, в котором мирно жила её душа. Моя судьба мне теперь безразлична, раз меня предали вера и надежда. Почему ты молчишь?

— Я думаю, это не финал, ты упустил что-то важное, такие дела надо обсуждать с холодным рассудком. Господние замыслы и пути прозрения неисповедимы. Только господу ведомо, куда приведёт вас дорога судеб, поэтому, не говори с таким негодующим запалом о том, чего не знаешь. — Я согласен с твоими суждениями, но мой очередной промах раздавил меня, — сокрушаясь, закивал головой Гарни.

— А я вот нет, — прозвучал такой родной голос Юлиана.

— Вы тоже здесь, учитель?

— Я, по возможности, стараюсь проводить возле тебя как можно больше времени.

— Великий Конфуций оставил потомкам одно из многочисленных, прекрасных, философских рассуждений «если бы люди на всей земле начали говорить о том, что знают», — по обыкновению, Юлиан выдержал многозначительную паузу, — «то над миром повисла бы гробовая тишина». Размышления и разговоры об этом не характеризуются, как пустая болтливость, а наоборот, подчёркивает признак большого ума. Если бы господу было бы угодно создать нас немыми, он бы предусмотрел отсутствие в нашем организме языка и голоса.

Гарнидупс, с удивлением и восхищение одновременно, смотрел на своего учителя. Тот принял вид того Юлиана, которого Гарни хорошо помнил. Знакомые черты лица, хоть и были блёклыми, но, тем не менее, прекрасно узнаваемыми. Юлиан был призраком, но призраком таким, который не вызывает страха. Лёгок и прозрачен, он словно парил в нескольких дюймах над полом, хотя его ноги касались тверди. Только одно обстоятельство подтверждало факт иной формы бытия — серебристое свечение по очертаниям когда-то физического тела.

— Мой дорогой учитель, я вижу образ Юлиана вам ближе всех? Неужели Руден был не слишком хорош? — попытался пошутить Гарни.

— Ну и юмор у вас, батенька, — Юлиан, улыбаясь, погрозил пальцем ученику и нахмурился, — вы так крепенько задвинули ту надгробную плиту, что шанса выбраться даже у астрала не было, пришлось разыскивать самого себя в пространстве. На силу нашёл.

— Сами просили быть усердным, а теперь обижаетесь, — Гарни смиренно опустил голову.

— Ладно, «коль ученик твой превзошёл тебя, возрадуйся, старался ты не зря».