Тринадцать способов умереть
Шрифт:
Терентьев ловко поймал его здоровой рукой, повертел… Затем, переглянувшись с командиром и перехватив орудие поудобнее, принялся усердно молотить свободный от снега земляной бугор…
Вскоре начальник грузинской охраны отсчитывал амиру зеленоватые купюры, а Всеволода с Анатолием вели к черневшей на пологом южном склоне пашне.
На ночлег отряд расположился в лагере. Через пару дней полевой командир собирался двигаться со своими людьми дальше – на юго-восток, к Панкисскому ущелью, где планировал перезимовать, залечить раны, пополнить
Среди тех, кому «посчастливилось» ночевать под открытым небом, оказались и новички – Барклай с Терентьевым. Лагерная охрана милостиво дозволила развести несколько костров – народ тут же расположился вокруг полыхавших хвойных чурбаков; двое назначенных дежурных занимались дровами, следили за огнем.
Спецназовцы были привычны к подобным нечеловеческим условиям, однако прижавшись друг к другу спинами, долго не могли уснуть. Толику не удавалось приспособить больную руку; ворочался и Всеволод, перелистывая страницы из прошлого и поминутно вспоминая свою незадавшуюся жизнь…
А далеко за полночь рядом послышался шорох, и над ухом кто-то осторожно зашептал:
– Товарищ подполковник…
Он приоткрыл один глаз. Терентьев, кажется, спал, да и шепот исходил с другой стороны.
– Товарищ подполковник, это я – майор Скопцов. Помните меня?
Барклай приподнялся, откинул воротник теплой куртки, всмотрелся в нависшую над ним фигуру.
– Здорово, Макс, – спокойно и будто ожидая этой встречи, поприветствовал Барклай.
Подивившись этой сдержанности, вертолетчик пояснил:
– Сбили меня над морем. Здесь теперь обитаю.
Спецназовец быстро оглянулся по сторонам – патрулей, курсировавших по внутренней территории, рядом не было.
– Присаживайся, – подвинулся он, освобождая край влажного матраца, прихваченного кем-то из землянки. – Сбили, говоришь?.. А где твои ребята? Палыч, Андрей?..
– Погибли оба, – устало провел ладонью по небритому лицу Скопцов. – Андрюха замерз, когда в лодке ночью барахтались. Палыч чуть позже от переохлаждения… Похоже, на грузинском сторожевике умер, так и не придя в себя.
– Да… Жаль… Хорошие были мужики в твоем экипаже. И давно ты торчишь в этом «санатории»?
– Третьи сутки.
Помолчав, Всеволод произнес:
– Нашу вертушку тоже подстрелили. На юге Чечни. То ли «стрелой», то ли «стингером» достали – хрен его знает. Самую малость не дотянули до места высадки.
– А куда вы летели?
– Задание у моей группы было.
– У группы? – изумился пилот.
– Тише. Не привлекай внимания.
– Где же ваша группа? – понизил голос до шепота Макс.
– Вот, – кивнул подполковник на спящего товарища, – все, что от нее осталось. Я, да Толик.
– Стало быть, и вам не повезло.
– Ладно, чего теперь горевать о непоправимом?.. – вздохнул тот и, озабоченно сказал: – Ну-ка, поделись со мной, братец, о здешнем заведении и обычаях.
– Да о чем тут рассказывать?.. Пашем с утра до вечера в поле – не продохнуть…
– Не сельское хозяйство меня интересует, а организация охраны. Небось, успел разобраться, что к чему?
– Не без этого…
– Вот и расскажи – со всеми подробностями и деталями…
Утром настроение Рябого заметно улучшилось, и было у той перемены две простых причины. Во-первых, ночью замерз один из заключенных, спавших на улице, и эта внезапная смерть увеличивала шансы остаться в живых для всех остальных. А во-вторых, молодой новичок отчего-то работал сегодня словно заведенный, без устали и перерывов, без дурацких вопросов и фантазий о побеге. Работал так, что Рябой не мог нарадоваться перемене. Перед обедом тощий работяга куда-то исчез, а, вернувшись, вручил новому приятелю за ударный труд погнутую, но вполне пригодную для приема пищи ложку из нержавеющей стали…
Скопцов на самом деле перемалывал прелую траву и мерзлый грунт с неистовым остервенением. Первые радостные эмоции он испытал, увидев вчера на краю поля спецназовца Барклая, вырванного его звеном из лап Араба в начале сентября. Когда же, выслушав ночью обстоятельный рассказ, подполковник обмолвился, что отнюдь не собирается засиживаться в этом гнилом и убогом местечке, пилот и вовсе воодушевился.
– Послушайте, Всеволод, мне позарез нужно сбежать! – с жаром прошептал он бывалому вояке, – сбежать любыми способами! Понимаете?..
– Похвальное желание, – невесело усмехнулся тот. – И как срочно тебе нужно попасть домой?
– У меня в запасе осталось три дня. Максимум – четыре. И не домой мне понадобилось, а отсюда сдернуть. Удрать из этого лагеря! Куда угодно – хоть к черту на рога!
– Ты серьезно?
– Абсолютно.
– А могу я узнать причину подобной горячки?
– Можете… – почесал затылок пилот.
Кому было доверять в этой ситуации как ни Барклаю? И он подробно изложил историю с допросом в порту грузинского приморского городка.
– Через четыре дня этот потный очкарик пожалует сюда. И что прикажете делать?..
– Да-а… – покачал головой подполковник, глядя на оранжевые всполохи костра. – Тогда действительно не стоит откладывать побег в долгий ящик.
Наморщив лоб, он несколько минут обдумывал ситуацию; чесал обросшую щетиной мощную нижнюю челюсть, жевал губами… Видно, неспроста генерал Ивлев обеспокоился возможным пребыванием в грузинском плену майора Скопцова; неспроста приказал снарядить группу и тайно отправить с заданием в сопредельное государство: проверить, отыскать следы членов пропавшего экипажа, а, найдя кого-то из них – отбить или выкрасть. Нет, безусловно, Ивлевым руководило не только желание сохранить имеющие огромную ценность секретные сведения – мужиком он всегда оставался свойским, правильным, своих в беде не бросал. Но…