Тринадцать способов умереть
Шрифт:
Нимало озадаченный Всеволод спросил:
– Говоришь, двери землянок охранники на ночь запирают снаружи?
– Да, запирают.
– И каким же образом?
– На металлические засовы, похожие на… обычные задвижки. Да и сами двери сделаны на совесть, – пояснил Скопцов.
– Та-ак… Ладно, разберемся. Но желательно обойтись без шума и лишних проблем. Следовательно, нужно поторопиться и обстряпать побег до того, как уйдет банда, и нас вернут в земляные норы – чтоб не возиться еще и с этим.
– Не забывайте о ночных патрулях и собаках.
– Я не забыл о патрулях. И, знаешь что? Брось-ка выкать – мы не в штабе и не на плацу. Где располагается на ночь охрана?
– Домишко деревянный видел?
– Самый здоровый барак без окон?
– Нет, в длинном бараке со слов Рябого, летом сушат собранную коноплю. А рядом с ним стоит обычная бревенчатая избушка.
– Понял. Между бараком и землянкой, где жратву готовят.
– Верно. Вот там они и ночуют. Печку, сволочи, постоянно топят, а мы от холода загибаемся…
– Не об этом сейчас речь. Стало быть, их человек двадцать пять, не более?..
– Где-то так. Максимум – тридцать. И собак с десяток.
Подполковник призадумался, потом решительно поднялся с матраца:
– Вот что, братец – ложись-ка на мое место. А я прогуляюсь – отолью и заодно осмотрюсь.
В этот момент кто-то завозился рядом, закашлялся, приподнял голову от вороха тряпья и мельком глянул в их сторону. Внешности проснувшегося человека на фоне полыхавшего костра было не разобрать, зато их лица он наверняка успел рассмотреть.
Спецназовец с вертолетчиком притихли, замерли…
Работяга опять закопался в тряпье; возня прекратилась. Вновь наступила тишина, нарушаемая лишь треском горящих дров. Барклай кивнул приятелю и неприметной тенью исчез в темноте…
Вернулся он минут через сорок – мокрый, с налипшим на одежду грязным снегом. Усевшись рядом, доложил:
– Патрули шастают редко – осматривают в основном периметр. Собаки у них – дрянь. Видать, натасканы на стойкий запах старых, провонявших потом лохмотьев. Я хоронился метрах в шести от патрульной тропки, с подветренной стороны – мою свежую одежку они не учуяли.
– Рисковый ты, Всеволод, – покачал головой майор. – Будь поосторожней – «братья» грузины тут с нами русскими не церемонятся. Я сам вчера видел.
– Без риска, дружище, не обойтись. Или ты хочешь остаться тут навсегда?
– Нет уж, уволь. Давай, озвучивай свой план.
– А план у нас будет таков…
Побег был назначен Барклаем на следующую ночь. Потому-то нетерпеливый Скопцов и махал без устали мотыгой на радость соседу Рябому. Сговорившись делать вид, будто не знакомы, вертолетчик и спецназовцы не подходили друг к другу ни в поле, ни во время скоротечного обеда. И лишь под покровом темноты, когда дежурные снова займутся кострами, а работяги начнут укладываться спать, им надлежало утроиться рядом.
Все шло обычным чередом: работа, обед, опять работа… Покуда в сумерках – вместо долгожданной команды следовать
«Ерунда, – уверенно констатировал майор, сызнова вставая в первой шеренге рядышком с пожилым приятелем. – Я сегодня пахал как вол – меня не тронут. И Всеволод с Толиком по моему совету трудились неплохо. Так что экзекуция не про нашу душу!»
Плечистый грузин медленно двигался вдоль строя, презрительно вглядываясь в потухшие лица. Сзади, точно неразлучные тени, вышагивали четверо подручных. Поравнявшись с Барклаем, старший внезапно становился…
– Этот, – кивнул он и двинулся дальше.
Подполковника выдернули из шеренги и поставили метрах в пяти от пашни.
Сердце Максима болезненно всколыхнулось и, по мере того, как начальник лагеря приближался, зашлось в бешеном ритме, предчувствуя неладное…
«В чем дело?! Обычная профилактика для новеньких? Урок на будущее, чтоб не расслаблялись? – лихорадочно размышлял он, пытаясь отыскать объяснение происходящему. – Если так, то не страшно. Но если они прознали о планах побега – нам конец».
Начальник лагеря остановился против Скопцова, осмотрел с ног до головы – верно, внимание его привлекла своеобразная летная форма.
– Вертолетчик? – прищурившись, спросил он.
– Был. Неделю назад.
Леван усмехнулся и кивнул охране:
– И этот.
«Все!.. Сомнений больше нет! Сейчас нашпигуют свинцом как того мужика, – промелькнула отчаянная мысль, когда и его вытолкнули из строя. – Если бы вывели меня одного, было бы спокойней – до встречи с очкариком не расстреляют. Но мы стоим на краю поля с Барклаем…»
– Эти двое прошлой ночью о чем-то долго шептались, – громко объявил грузин по-русски, остановившись неподалеку. – Я не знаю, о чем они говорили. Возможно, затевают побег или бунт. Это так?
Тяжелый взгляд его темных глаз поочередно буравил двух пленных.
– Мы служили в соседних гарнизонах, – невозмутимо ответил Всеволод. – И говорили о наших семьях.
– Я в этом не уверен, – парировал тот и отрывисто распорядился: – Наказать!
– Не вздумай рыпаться, – только-то и успел шепнуть спецназовец до того, как четверо охранников ринулись исполнять приказ.
Их били минут десять. Впрочем, представление о времени Макс начисто потерял после первого же десятка ударов. Всеволод еще стоял на ногах; он же, упав сначала на колени, а потом на спину, с трудом прикрывал руками голову…
– Сакмарисиа! – скомандовал своим людям начальник лагеря, и те, послушно отступили от двух распластавшихся на снегу тел.
Что означало это слово, майор не ведал, но понял: наказание закончилось…
Добраться до костров самостоятельно они не могли. Рябой, Толик и еще один доброхот-доброволец по очереди перетащили их к месту вчерашней ночевки. Терентьев осмотрел каждого: осторожно ощупал суставы, ребра; смыл ледяной водой кровь с лиц.