Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла
Шрифт:
Так и произошло в чистой воде. Но когда окрашенные гранулы и антииммуноглобулин поместили в гомеопатический раствор, тот никак не отреагировал. «Призрачного эха» гистамина в содержимом пробирок оказалось достаточно, чтобы помешать его выделению.
Статистически значимые результаты были получены в трех лабораториях из четырех. Данные последней тоже оценивались положительно: сверхслабый раствор как будто подавлял дегрануляцию сильней, чем простая вода, но точно определить разницу не удалось.
Эннис это не удовлетворило: в подсчеты синих и бесцветных гранул могла закрасться ошибка, так как они велись на глазок. Исследовательница решила повторить измерения, исключив субъективный фактор, чтобы никакой тайный приверженец гомеопатии в кругу экспериментаторов не смог
Отчет об экспериментах, опубликованный в международном медицинском журнале «Исследования воспалений» («Inflammation Research»), завершался выводом: «Не только в фармакологических концентрациях, но и в сверхслабых растворах гистамин в присутствии антииммуноглобулина Е активировал базофильные гранулоциты в статистически значимых количествах».
Впрочем, к собственному опыту Эннис отнеслась не менее критично. Он был поставлен на ограниченном материале и никем не воспроизведен. Первая известная попытка повторить ее эксперимент для программы Би-би-си «Горизонт» провалилась. Эннис присутствовала на тестовой проверке, но затем устранилась, сославшись на недочеты в протоколе. Опыты, проведенные исследовательской группой Адриана Гуггисберга в Бернском университете, также не обнаружили ожидаемых эффектов в гомеопатических растворах гистамина. В отчете швейцарских ученых, опубликованном в 2005 году в журнале «Комплементарные терапии в медицине» («Complementary Therapies in Medicine»), подчеркивалось, что самые незначительные изменения при постановке эксперимента могли серьезно отразиться на его результатах: здесь способны повлиять и температурный режим обработки базофилов, и сроки изготовления препарата.
Гомеопаты, конечно же, ухватились за один из важнейших выводов бернского исследования: результаты «потенциально зависят от личностных особенностей испытуемого». Идея избирательного действия гомеопатических препаратов — любое лекарство помогает лишь части пациентов, но не исцеляет других с той же болезнью — служит палочкой-выручалочкой всякий раз, когда они сталкиваются с отрицательными результатами клинического тестирования своих снадобий. Во всех подобных случаях поборники гомеопатии неизменно заявляют, что лечение их методом — сложнейший комплексный процесс, что симптомы болезни следует рассматривать в свете всех аспектов личности пациента и его индивидуальной физиологии; короче говоря, выбор должного средства зависит от великого множества факторов. Если попросить у гомеопата что-нибудь от боли в ухе, он обязательно осведомится: а в каком, в правом или в левом? Поскольку человеческое тело не симметрично — скажем, печень и сердце смещены от средней линии и, в отличие от почки, не имеют «зеркальных» пар, — заболевания одной стороны тела разнятся от другой. Даже у тех, чьи уши внешне неотличимы друг от друга.
Для умов академического склада всё это совершенно неубедительно. Потому в итоге большинство ученых приходят к заключению, что гомеопатия просто не может действовать. Даже несмотря на признанные доказательства обратного.
Дилан Иванс в книге «Плацебо» отнес любые успехи гомеопатии на счет названного эффекта. Однако и ему пришлось признать: мета-анализ ряда исследований, опубликованный в 1997 году в «Ланцете», засвидетельствовал, что в среднем она значительно эффективнее плацебо. Как же Иванс выпутывается из этой квадратуры круга? Заявляя, что, мол, «глупо было бы отвергать сразу всю физику, химию и биологию, чьи законы подтверждены миллионами наблюдений и экспериментов, на том лишь основании, что некий эксперимент дал результат, противоречащий этим законам». Скептик из университета Мэриленда Роберт Ли Парк прибегает к тому же аргументу: «Если бы растворение веществ до бесконечности действительно имело приписываемые ему свойства, это потребовало бы ревизии самых основ науки».
Но можно ли утверждать, что признание воздействия сверхслабых растворов на организм вернет современную науку вспять, на исходные позиции?
О жидкостях мы вообще знаем очень немного. С твердыми телами куда проще: их молекулярные структуры изучены за десятилетия такими точными методами, как, например, динамическая дифракция гамма-излучения. Именно таким путем Розалинд Франклин и Фрэнсис Крик с Джеймсом Уотсоном описали строение ДНК: исследователи направляли на молекулу пучок частиц, изучали распределение интенсивности их дифракции на регулярной кристаллической решетке, которую образуют атомы, затем анализировали полученную картину. Ключевое слово здесь — «регулярность». Жидкости аморфны, а точных методов для исследования неупорядоченных микроструктур не существует.
Химики полагают, что при отсутствии внешних воздействий структура жидкого тела, скорее всего, гомологична в любой его точке; связи между частицами должны выстраиваться так, чтобы минимизировать напряженность. Ну а что происходит при температурных колебаниях, под высоким давлением или при намагничивании? Может ли вода, налитая в графин, быть упорядоченной в одной его части и аморфной в другой? Взаимодействует ли она с молекулами стекла? Все это нам не известно.
Лишь одно мы знаем совершенно достоверно: вода — действительно весьма необычное вещество. В одном броске камешка от бурых илистых вод Темзы, прямо напротив здания парламента, находится кабинет ученого, которого можно по праву считать мировым экспертом по воде. Мартин Чаплин, профессор Лондонского университета южного берега Темзы, посвятил свою карьеру изучению физических свойств жидких тел. Сколько же научных аномалий ему открылось в этой области? Как утверждает он сам — по меньшей мере, шестьдесят четыре.
Большинство из них обусловлено характером слабых связей между молекулами воды. У кислородного атома в соединении H2O несколько электронов не связаны с водородными атомами своей молекулы. Однако их отрицательные заряды притягиваются к положительным зарядам водородных протонов в других молекулах.
Хотя эти связи, называемые водородными, неустойчивы — при нормальных температурах они то и дело разрываются, трансформируясь в круговороте молекул, — на них основаны многие необычные особенности воды. На них же фактически держится вся жизнь: именно водородные связи сделали Землю пригодной для человечества. Так, благодаря им вода, единственная из всех жидкостей, при охлаждении не сжимается, но расширяется. Оттого и лед не уходит на дно; а будь иначе, океаны бы промерзли насквозь, и лишь самый поверхностный слой таял под лучами солнца. Тогда сложные формы живой материи не смогли бы появиться на планете.
Но свойства воды связываются и напрямую с основами феномена, который мы зовем жизнью. Откликнувшись на просьбу одного из журналов издательской компании «Нейчур» написать обзорную статью о значении воды в биологии, Чаплин начал свой текст довольно-таки провокационным заявлением: «Давно пора воде утвердиться на законных основаниях в принадлежащей ей по праву роли — важнейшей и самой активной из всех биологических молекул».
Сам же профессор взял на себя роль начальника штаба, координатора кампании по признанию особых заслуг H2O в нашем мире. Его обзор читается как идейный манифест. Исследования сложных биомолекул Чаплин называет «более фешенебельными», но для любой из них вода служит главной движущей силой. Без электростатики водородных связей невозможны синтез и поддержание структуры белков, функциональной основы наших тел. Когда белковая молекула сформируется, вода служит ей «смазкой», водородные связи дают ее структуре гибкость и одновременно стабильность. Вода не менее важна для белков, чем аминокислоты, из которых состоят их молекулярные цепочки.