Тринадцать ящиков Пандоры
Шрифт:
Минут через пять Артур остановился, вынул из багажника и надел броник, а на голову напялил каску. Вообще-то, на этом участке все должно быть тихо, последние «куницы» отсиживаются дальше, на здешнем юго-востоке. Но иногда забредают и сюда — те, которым все надоело. Те, кто хочет прорваться через границу.
Дорога здесь была такая же раздолбанная, как и по ту сторону. Не один в один, конечно: выбоины в других местах, трещин больше. Кое-где, впрочем, ее уже пытались подлатать, и это вызвало у него легкое раздражение.
И танки пропали — рыжий, подбитый возле въезда в Сувои, и тот обгорелый, на развилке перед Смушковкой. После Пакта дорогу, конечно,
Вдоль дорог, впрочем, по-прежнему было пусто, даже когда он выехал за пределы здешней полосы отчуждения. Везде стояли хлипкие оградки с предупреждающими знаками, на знаках сидели наглые грачи, провожали машину взглядами.
На нескольких полях он заметил людей: шли, рассыпавшись широкой цепью, каждый в странном скафандре, что ли, — и держали перед собой длинные палки с плоскими набалдашниками. Вышагивали осторожно, по-птичьи вскидывая ноги и надолго замирая; поводили набалдашниками туда-сюда.
Все это было, конечно, пустой затеей. Там нужна синхронность, а с учетом часовых поясов и отсутствия нормальной связи — как ее добьешься? Значит, одно из двух: цирк на публику или еще один способ самоубийства.
В Прудках он заехал в супермаркет, потом остановился дозаправиться и купить местных газет. Мальчик за кассой попытался всучить ему какую-то брошюрку, как оказалось — комикс о людях-куницах. Отрисовано было паршиво, написано безграмотно, Артур половины фраз вообще не понял. Но брошюрку взял как артефакт.
Мама, наверное, увидела, как он подъезжает, — уже стояла у выхода из лифта: одна рука на перилах, другая опирается на палочку. Сильно сдала за последних пару недель, он даже не ожидал.
— Слушай, — сказал, — все-таки принципы принципами, а здоровье важнее. Тебе нужно к специалистам, чтобы назначили курс, хотя бы прокапать, ма, ну сама ведь все знаешь, с твоим-то медстажем. А на этой стороне кого я тебе найду? Все твои уехали… — (Или поумирали, подумал он, в основном-то как раз поумирали). — Мишка, конечно, обещал позвонить нужным людям, но времена непростые, если тебя увезут в столицу — как я туда буду?.. И тянуть нельзя, чем дальше, тем сильнее рассинхрон, прогнозы самые хреновые.
Она, конечно, слушать не хотела. Велела заткнуться и идти за стол, люди ждут.
Людей было трое: ее давние подружки с третьего и пятого этажей да Григор Моисеевич из дома напротив. Артур как-то не сообразил, что будет не один. Все время забывал про этих ее приятельниц, просто слепое пятно какое-то. А теперь было поздно: не тащить же коробку обратно в машину. Он сгрузил ее в прихожей, отнес пакеты с продуктами к холодильнику.
Следующие полтора часа вежливо слушал и вежливо отвечал. Нет, у нас там все в порядке. Дороги полностью восстановили. Все, кто хотел, с новыми паспортами. Никаких очередей, запись по Интернету. С продуктами хорошо. И с электричеством. Ягоды? Импортные, но так дешевле. Да вы угощайтесь, угощайтесь!
За окном вдруг завыла сирена, он дернулся, опрокинул тарелку с соусом, вывернул прямо на брюки, еще подумал, что не должны уже бить, давно перестали, а сам лежал мордой в ковер, смотрел на старческие ноги в ветхих тапочках и не мог понять, почему остальные так спокойно реагируют. Неужели привыкли?
— Поднимайся, — сказала мать откуда-то сверху. — Размажешь все по ковру, куда мне его потом?
Ну да, конечно; никто ниоткуда не бил, просто сработала
Он пошел на кухню, вытирать соус, хотя понимал, что пятно останется. Машинально потянулся выключить радио, терпеть не мог этого бесконечного и бессмысленного лепета, — и вдруг замер.
Диктор начитывал новости, что-то про конгресс «Полоса отчуждения: взгляд из будущего», про какие-то прорывные исследования и уникальные проекты. Говорил на удивление внятно и четко, но Артур поймал себя на мысли, что не понимает и половины сказанного. Слова были знакомые, а смысла за ними не было, вообще никакого.
Бывает так, рассказывал ему Тевтюков, ты одновременно понимаешь и не понимаешь. Причем даже не можешь четко повторить, какие именно слова не играют. Сидишь как дурак, вслушиваешься в эти ваши программы сквозь все помехи Расслоения, язык вроде тот же — а толку ноль. В каком-то из наших зарубежных институтов даже термин придумали, базу подвели. Типа рассинхрон — он не только на уровне конкретного вот участка границы; Расслоение, мол, порождает феномены когнитивного характера. В общем, конечно, никто ничего не понимает, но щеки надувают. Опять же, проблема-то локальная, случается в основном в пределах полосы отчуждения. И местных редко накрывает: вроде как тут иммунитет или хрен знает что; зато если ты приехал в эту самую полосу издалека — получи-распишись, это на раз-два. Другое дело, что кто и с чего бы сюда издалека ехал — такой, чтоб и язык хорошо понимать? Не для того разъезжались. Ну да, еще накрывает, если новости ваши послушать, но опять же — кто их здесь слушает? Даже глушить не надо, Расслоение само справляется.
Точно, подумал он сейчас, Расслоение… само… Потряс головой, зачем-то приложил к уху большой палец и пару раз с силой надавил.
Потом услышал за спиной скрип двери, думал — мать, но это был Григор Моисеевич. Старик просто стоял в коридоре и смотрел, сдвинув мохнатые, смешные брови.
— Слушайте, — сказал Артур, — хоть вы с ней поговорите. Это же нелепо. И ради чего? Она же никогда не была, я не знаю, локальной патриоткой какой-нибудь, идейной, вот это все. Выбор же очевидный; когда запустили Расслоение — ну, я понимаю, поначалу было еще неясно, и страшно, и… Воспоминания, опять же, были слишком живы. Но полгода прошло, все довольны, каждый получил что хотел, каждый выбрал свой путь. Конечно, проблемный регион, ну так странно ли — после стольких месяцев, когда утюжили… сразу же сказано было: Расслоение прошлого не отменит, просто даст каждому выбор. Две территории вместо одной, почти похожие, но не совсем, что-то есть там, что-то здесь, это связано с законами природы, даже когда мы их нарушаем, на самом-то деле мы их просто слегка обводим вокруг пальца, но нельзя же…
Он осекся, когда понял, что старик его вовсе не слушает, а просто рассматривает, как говорящую обезьянку в зоопарке.
Артур его совершенно не помнил, хотя откуда-то же взялся этот Григор Моисеевич, мама несколько раз говорила, что он был здесь всегда, жил в доме напротив… или через квартал…
— Ладно, — сказал Артур устало, — я все понимаю: я для вас чужак, выскочка, что я знаю о жизни, сбежал в чужую страну, на тепленькое место, а потом еще в другую чужую страну… Но вы же ее любите? Вам же она дорога? Ну так скажите, чтобы уезжала, хотя бы ради себя самой.