Тринадцатая дочь
Шрифт:
Чучело это словно удивилось даже.
– О! Она ещё и разговаривать умеет! А ты не боишься, что я тебя съем?
(Ага, не боюсь! Конечно! У меня, по чести сказать, так всё прямо и трясётся внутри.)
Но говорить стараюсь твёрдо:
– Не боюсь. Мне бабушка Назарея не раз объясняла, что говорливых девиц есть нельзя – они в зубах вязнут.
– Ну, ты даёшь, воеводина дочь! А звать-то тебя как?
– Неугода Богдановна, с вашего позволения, сударь. Как позволите вас величать, господин?
– Да у меня-то имя простое. Провом меня кличут.
– Очень приятно было познакомиться, но, если мы стесняем вас, господин Пров, мы сейчас, же освободим вашу пещеру.
– Вы? А вас там много что ли?
– Нет. Нас только двое. Мякиш, покажись, пожалуйста, господину Прову.
– Ха! Ёжик! Настоящий! Ну, давай пять, приятель!
Пров опустился на колени и положил раскрытую правую ладонь на землю
Ого, да по такой лопате ёжик неделю бегать будет.
Но умница Мякиш деликатно тронул правой лапкой указательный палец Прова.
Тут я вспомнила обязанности хозяйки (пусть и не совсем законной) и предложила Прову откушать с нами.
Возможно, нам с Мякишем и удалось бы продержаться на наших припасах ещё денёк, но Прову остатков хлеба и молока хватило на один глоток.
Ну и ладно. Что мы взрослый ёж и взрослая девица несколько дней летом в горах не прокормимся? Зато сегодня у нас хороший ночлег и отличный защитник.
* * *
Спать почему-то расхотелось, и мы решили попить чайку и поболтать.
– А давайте какие-нибудь истории придумывать, – предложила я.
– Стрррррашные! – Проревел Пров, жутко вращая глазами.
– Ну, нет. Страшные не надо, – я поёжилась, – лучше про каких-нибудь симпатичных зверушек рассказывать. Ну, вот, к примеру, жила была лягушечка красивая-красивая, вся изумрудно-зелёная и сверкающая, как камни в царской короне. А глаза у неё были большие и голубые.
– Такая что ли? – Спросил Пров, небрежно кивнув мне за спину.
Я обернулась. «Лягушечка» была именно такая. Она переливалась как драгоценный изумруд, но была при этом размером с небольшую деревенскую баньку. Она умильно сощурила свои голубые глаза и ласково проговорила:
– А я ёжиков люблю.
– Я тоже, – отозвалась я, – ну и что?
– А дай мне своего Мякиша – я его съем.
– А шмякиша не хочешь? А то у меня тут припасено с десяток. Специально для таких красоток голубоглазых.
– Не дашь ежа, тебя съем.
– Подавишься, я костлявая.
– А ты за меня не волнуйся, я косточки выплюну.
– Да я и не волнуюсь. С чего это мне за жабу волноваться. Сдохнешь, туда тебе и дорога, а я тебя ещё и за язык укушу, чтобы жизнь мёдом не казалась
Вот, кстати, язык её меня по-настоящему беспокоил. Она вытянула его уже аршина на полтора и продолжала тянуть его в мою сторону.
Что делать?!
Тут я выхватила из костровища кол, на который мы собирались подвесить котелок для чая, и от души пришпилила этим колом лягушкин язык к земле. Тварь заорала так, что я даже испугалась, как бы пещера не рухнула.
Тут Пров подошел и пинком добил лягушку.
– Чтоб не мучилась, – объяснил он небрежно, – жаренную будешь? Или лучше отварить.
– КАК? Её есть?
– Ну да. Ты Неугодка не теряйся. Тут в этих Скалистых горах закон такой: либо тебя съедят, либо ты съешь. Я так предпочитаю второе.
Я поначалу пробовать лягушку не решалась. Вроде только что разговаривали с ней. И вообще… Но Пров с таким аппетитом эту лягуху наворачивал, что я не выдержала, и попробовала кусочек. А жареная лягушка оказалась необыкновенно вкусной, я чуть язык не проглотила от этой вкуснотищи. Да Мякиш уписывал её за обе щёки. Правда, когда я предложила ему добавки, он засмущался и полез Прову в карман.
Ночь прошла спокойно, а утром мы насобирали столько разных трав и цветов, что в моей котомке они и помещаться перестали. Тогда Пров сплёл из веток и сухой травы огромный куль, куда мы и стали складывать нашу добычу. Я этот куль даже и поднять не могла, так и пришлось Прову таскать.
На обед Пров добыл небольшого оленя, и мы решили, отдохнуть и поесть. Пока Пров разделывал добычу, он попросил меня рассказать что-нибудь о себе.
– Да о себе-то мне и рассказывать особенно нечего. Бабушка Назарея говорила, что силы матушкины истощились, потому и последыш получился такой неудачный. И ростом мала, и талантов никаких, ни красотой, ни умом не задалась. Одно слово Неугода. Бабушка Назарея в таких делах понимает. Она ведь настоящей ведьмой была. Магиня второй степени. Во как! Зато остальные дочери у матушки одна лучше другой. Вот Аглая, к примеру, такая красавица, что ослепнуть можно. К ней четыре принца сватались.
– Ну и как?
– Да не заладилось там что-то. Бабушка Назарея говорит, что это всё политика. Бабушка уж и приданое за ней обещает невиданное. А вот политика эта всё никак Аглае замуж выйти не даёт.
– Да, политика – это серьёзно, – согласился со мной Пров.
– Вот и я говорю, с такой красотой и таким приданным да замуж не выйти! Батюшка-то у нас богатый. У него и стада большие, и земель много, и сады-огороды, и пасека, даже пруды с карпами есть. Да и денег ему государь за каждый поход щедро отсыпает.
– Выходит, вы богатые невесты?
– Ну, это кто как. Бабушка Назарея уже решила, что нам с Марьянкой гроша ломанного не причитается. Нам даже волосы отращивать нельзя и в косу заплетать.
– Ну, про меня бабушка говорит, что я неудачная получилась, замуж всё равно никто не возьмёт, и денег на меня тратить не стоит, а про Марьянку – это секрет. Я тебе скажу потихонечку, только ты не проболтайся.
– Я никому-никому, – шёпотом пообещал Пров.
– Марьяна актёркой хочет стать. А ведь это же неприлично!