Тринадцатая ночь
Шрифт:
Все слушали с должным почтением, и никто не замечал, что эту властную речь произносит еще не устоявшийся мальчишеский голос.
— Мы благодарим нашего друга, сэра Эндрю.
В зале раздались одобрительные возгласы и аплодисменты.
— И мы воздаем должное нашему капитану за героическое исполнение его долга.
Очередные одобрения, хотя и более сдержанные по настроению. Перун поклонился.
— Один человек способен пролить свет на эти таинственные события, — продолжил герцог. — Он пользуется нашим благосклонным вниманием, но сейчас ему предстоит завоевать и вашу благосклонность.
Теперь настало время моей реплики. Я развел створки занавеса и медленно вошел в зал. Часть женщин попятилась при виде моего закрытого капюшоном лица. А сэр Тоби хихикнул.
— Вы опоздали на праздник, кто бы вы ни были! — воскликнул он. — Время маскарада закончилось.
— Лучше поздно, чем никогда, сэр Тоби, — ответил я, откидывая капюшон.
— Что за дела, черт подери, — сказал он. — Это же наш торговец, только побритый!
— Верно, — признал я. — Ну и как он на ваш взгляд?
Он пожал плечами.
— С бородой или без бороды, для меня все одно, — заявил он. — Главное, чтобы человек был хороший.
— А вы, графиня? — спросил я, поворачиваясь к Оливии. — Что думаете по поводу этой бритой физиономии?
— С бородой вы мне нравились больше, — сказала она. — Без нее лицо стало менее выразительным. А в чем, собственно, дело, герр Октавий?
— Невыразительное лицо. Всю мою жизнь оно являлось моей радостью и моим проклятием. Ничем не примечательная физиономия, не так ли?
— Да, такое порой бывает с лицами. Однако… — Она нерешительно помедлила. — А мы с вами не встречались прежде?
— В том-то и состоит магия бороды, — сказал я. — Она сильно меняет нашу внешность. Может скрыть безвольный подбородок, сделать из юноши мужчину, может изменить лицо, словно маска. А бородач, сбривший бороду, станет еще более неузнаваемым. Я заметил, что в вашем городе мода на бороды не приживается. Исаак, разумеется, не стрижет ее из религиозных соображений. Капитану тоже идет борода, да только он родом из других краев. А Клавдий… Кстати, где же Клавдий?
— Благочестиво удалился в цистерцианский монастырь, — спокойно сообщил Исаак.
Я пожал плечами.
— Какая жалость. Но перейдем к делу. Мне бы хотелось отблагодарить всех вас за гостеприимство и радушие, с которым вы встретили скромного пилигрима. В свою очередь, я хочу продлить на денек ваши праздники. В конце концов, недаром говорится: «Двенадцатая ночь для карнавальных увеселений, а Тринадцатая ночь — для откровений».
— И какие же откровения у вас есть, торговец? — спросил Себастьян. — Неужели ваша затея с пряностями окажется обманом?
— В числе прочих затей, граф. Перед тем как покинуть вас, я раскрою свои и чужие тайны. Но сначала я должен поведать вам еще кое-что о маскировке. Борода — только один из способов. Гораздо лучше другой… Так уж позвольте мне предложить вашему вниманию очередной способ. Государь, вы любите загадки?
— Мне кажется, что я довольно ловко отгадываю их, — ответил Марк.
— Тогда разгадайте вот такую. Слепое, глухое, бесчувственное и неощутимое. Имеющий его наслаждается жизнью, но оно же в итоге разрушает жизнь. Что это такое?
— Время, — быстро ответил он.
— Отлично, государь. Вы на редкость сообразительны. Время, господа и дамы, является непревзойденным гримером. Оно меняет лица, тела, волосы и голоса. Более же всего оно меняет воспоминания, оставшиеся у нас о старых знакомых.
Я подошел к столику и сел за него спиной к собравшимся, поставив перед собой складень и свою гримерную сумку.
— Можем ли мы одержать победу над всесильным временем, графиня? — спросил я, открывая икону, чтобы воспользоваться зеркалом.
— Нет, не можем, — сказала она. — Но мы можем создать иллюзию нашей победы.
— Отлично сказано, — одобрил я. — А чем вы пользуетесь для создания этой иллюзии?
— Секрет, герр Октавий. Секрет заключается в притираниях и пудрах.
— Графиня освежающе откровенна по части женских уловок. Подкрашиваясь, люди сохраняют либо молодость, либо красоту. Немногие привыкли к гриму, хотя вон тот шут гримируется, чтобы порадовать всех вас. — Я открыл мою сумку. — Что вы используете для побелки лица, синьор Бобо?
— Свинцовые белила, — ответил он.
— Именно так, — сказал я. — Я же предпочитаю пшеничную муку, смешанную с мелом. — Продолжая говорить, я запудривал свое лицо. — Такая смесь не дает, конечно, чистейшей белизны, но зато она дешевле и ее легче приобрести.
Я посмотрел в зеркало. Обычно я вслепую наносил на лицо шутовскую маску, но за последние несколько недель слегка отвык от такой процедуры.
— Только посмотрите, как отступает время под натиском искусства. Морщины сглаживаются, очертания стираются, и личность прячется под слоем краски. Лицо становится пустым холстом, на котором можно рисовать новые лица.
— Его акцент исчез, — заметил Себастьян.
— А его голос, — прошептала Оливия. — Я знаю этот голос.
Обмакнув палочку в краску для век, я подчеркнул ею контур глаз.
— Я предпочитал не использовать свинцовые белила, — говорил я, подкрашивая щеки и губы. — Один древний римлянин по имени Гален пришел к выводу, что свинец обладает коварными ядовитыми свойствами, незаметно сводя человека с ума. Кстати, синьор шут, как узнать, что дурак сошел с ума?
Наконец я добавил мои личные знаки — пару малахитовых ромбиков, по одному под каждым глазом.
— Я не знаю, братец шут, — отозвался Бобо. — А как вы узнаете, что дурак сошел с ума?
Я повернулся лицом к публике.
— Безумный дурак начинает вести себя как обычный человек.
— Милостивый боже, это же Фесте! — воскликнул сэр Тоби.
— Фесте, — удивленно выдохнул герцог.
— Итак, шутовство имеет свои особые традиции, — сказал я, сбрасывая плащ и появляясь перед ними в полном блеске моего шутовского наряда. — Хотя многие предпочли бы видеть дураков во всей их обнаженности, но это явно непрактично, особенно в данное время года. Шутовские платья делаются многоцветными. Тут виновата нужда, поскольку мы шьем их из любых попавшихся нам обрывков одежды. Но кроме того, наша одежда отражает сущность самого человека, состоящего из обрывков и кусочков, постоянно добавляющихся и требующих починки.