Тринадцатый апостол. Том I
Шрифт:
Двое из телохранителей несли в руках факелы, освещая дорогу господину, еще один был у невысокого суетливого человека, семенящего впереди отряда и показывающего ему путь. Он раболепно предостерегал господина о любом, даже самом мелком и незначительном препятствии, возникающем на их пути. Отчего тот лишь презрительно поводил плечом
— Осторожнее, мой господин, не наступите — здесь куча дерьма! Люди совсем совесть потеряли…
В кромешной темноте горящие факелы отбрасывали причудливые тени на выщербленные плиты мостовой. Тяжелая поступь наемников гулким эхом отражалась от высоких стен мрачных многоэтажных домов — римских инсул.
— Долго еще идти…? — нетерпеливый властный голос, приглушенный платком, заставил проводника вжать голову в плечи
— Нет, мой господин! Мы почти пришли.
И правда — вскоре провожатый остановился у неприметной двери и постучал в нее особым манером. Через минуту раздался скрежет засова, и проводник потянул за массивное железное кольцо, распахивая дверь и открывая вид на узкий, тускло освещенный коридор. Факел из его рук перешел к одному из наемников, а сам он подхватил масляную лампу из рук привратника-карлика и, угодливо поклонившись молодому господину, жестом предложил следовать за ним.
— Ждите меня здесь — распорядился юноша и, чуть поколебавшись, нырнул в открытую дверь вслед за провожатым.
Миновав узкий коридор, они очутились в небольшом помещении, заваленном какой-то рухлядью. Но слуга, не останавливаясь, пересек его и толкнул неприметную дверь в углу, заходить в которую пришлось уже, низко пригнув голову
—…Какая честь, господин! Приветствую тебя, высокородный Гай.
Из-за стола навстречу ночному гостю поднялся мужчина, в котором легко угадывался выходец из Азии. Смуглый, темноволосый, худощавый и достаточно молодой — на вид ему можно было дать лет тридцать — тридцать пять. Держался он с достоинством, голову склонил ровно настолько, чтобы оказать большое уважение гостю, но не унизить поклоном себя. Привычного рабского подобострастия в его поведении не было.
— Здравствуй, Симон. Далеко же ты теперь забрался… — юноша сбросил плащ с плеч на руки провожатому и опустил плат с лица. Крылья его носа дрогнули, ощутив неприятный, запах, идущий от котла, подвешенного над очагом в углу комнаты. Тонкие губы брезгливо скривились. Острый взгляд пробежался по комнате и вернулся к хозяину дома. Аккуратно перекинув плащ на спинку кресла, слуга тихо исчез, притворив за собой дверь.
Тот, кого ночной гость назвал Симоном, улыбаясь, развел руками
— Что поделать? Бедному волхву приходится прятаться от доносчиков и вездесущей городской стражи… Ты же знаешь, как относится к нам Сеян, а у него везде свои уши.
— Знаю. После смерти Ливии Друзиллы Сеян получил безграничную власть в Риме — Гай уселся на стул, сцепил руки — Сначала отправил в ссылку мою мать и старшего брата Нерона, теперь вот добился от послушного ему Сената обвинения в измене среднего брата Друза. Его вот-вот приговорят к смерти — голос юноши чуть дрогнул, но он тут же справился с волнением — В последний раз ты обещал мне скорые печальные перемены в моей жизни, и
— Терпение высокородный Гай, терпение.
— Терпение?! Да где же его взять, Симон?!! Нерон, Друз, теперь видимо и моя очередь пришла? Что толку Германикам от смерти проклятой Ливии, если ее место тут же занял наш смертельный враг Сеян?! Что теперь говорят твои звезды и волшба?!
— Они по-прежнему говорят, что тебя ждет другая судьба. Великая! И звезды не могут ошибаться. Но на все нужно время.
Симон вздохнул, жестом предлагая юноше пересесть ближе, в кресло
— Что поделать, могущество Сеяна пока только возрастает, ему уже начали воздвигать статуи в Риме — и это прискорбно. Я, как никто, разделяю твою ненависть к нему. Но это начало конца, поверь. Закат его звезды уже близок, надо только подождать. Год, от силы два. Но ты же больше хочешь узнать свою судьбу?
— Свою. Чего еще мне ждать, скажи? Какие еще испытания приготовили для меня боги?
— Знаешь, сегодня на редкость удачный день — древний иудейский праздник Песах, когда жертва как никогда угодна нашему…божеству. Мой раб Пифон все уже подготовил для ритуального жертвоприношения. Но готов ли ты участвовать в нем? Понимаешь ли, на что идешь? Жертвой ведь станет невинный человек — другой просто не подойдет для этого важного ритуала.
— Готов — быстро ответил Гай, но непроизвольно схватился за амулет, висящий на груди на кожаном шнурке. Симон лишь покачал головой
— Нет, высокородный Гай. Все амулеты тебе придется снять. Если хочешь получить ответ и покровительство древнего божества, нужно ему полностью довериться. Или так, или никак. Выбирай.
На лице юноши отразилась борьба, которая шла в его голове. Узнать будущее и получить защиту древнего божества, было для него не прихотью, и не развлечением — речь шла о его жизни. Или смерти. Но человеческие жертвоприношения были запрещены в Риме постановлением Сената еще сто тридцать лет назад, и за это строго наказывали. Да, исключения были: например, в канун праздника Сатурна кое-где до сих пор жертве перерезали горло на алтаре. Но общественными жертвами там становились преступники, а не невинные люди. И если кто-то донесет Сеяну… Нет, лучше об этом не думать.
— Я готов, Симон — повторил Гай, решительно снял с шеи амулет и положил его на стол.
— Узнаю истинного Германика! — улыбнулся волхв — тогда не будем медлить, время истекает.
Симон вышел из-за стола и подойдя к очагу, видимо нащупал в стене какой-то камень. Потому что в следующий момент он сдвинул часть стены, открывая проход в еще одно помещение. Этот дом был полон сюрпризов и по видимому служил надежным убежищем для волхва, решившего исчезнуть из-под носа городской стражи.
Гай перешагнул порог и замер, в ужасе глядя на небольшой перевернутый крест посредине комнаты, на котором был распят младенец месяцев трех от роду. Юноша невольно сделал шаг назад, но уперся спиной в грудь стоящего за ним Симона.
— Тебя смущает, что это ребенок? Брось, высокородный Гай! Пифон нашел его на куче мусора ранним утром, и если бы не принес сюда, этого младенца давно бы уже сожрали бродячие собаки или крысы. Так лучше пусть он послужит жертвой для благого дела.
Юноша сглотнул и перевел дыхание. Волхв тем временем продолжал рассуждать, как ни в чем не бывало, словно успокаивая и даже убаюкивая его своими словами