Тринадцатый апостол. Том I
Шрифт:
Если бы Калигула был чуть трезвее, он никогда бы не поддался на эту уловку. Но вино и музыка сделали свое дело и заглушили голос разума в его затуманенной голове.
— Изволь! — Гай широко махнул рукой, сбив со стола драгоценную чашу из цветного стекла, и тяжело поднялся с ложа — Почему бы и нет, Сеян?
Нетвердой походкой он вышел к танцовщицам и, прикрыв глаза, начал покачиваться из стороны в сторону, приноравливаясь к ритму музыки. В зале раздались первые смешки, но Сеян, улыбаясь, приложил к губам палец, призывая гостей сдерживать свой смех. Тогда он сменился покашливаниями — многие даже смешливо зажимали себе рот, чтобы не спугнуть танцора и не испортить веселое представление.
Зрелище
Первым расхохотался сам Сеян, а к нему присоединились и все остальные. Смеялись не только гости, но даже рабы и гвардейцы, охранявшие двери. Некоторые гости, рыдая от смеха, вытирали рукавом выступившие на глазах слезы, а кто-то от смеха сполз с ложа на пол.
Калигула с трудом сел и недоуменно оглянулся, не ожидая подобной реакции. Ему-то казалось, что сейчас должны были зазвучать восхищенные крики и хлопки в честь его бесподобного танца. Но вместо этого, гости указывали на него пальцем, как на шута, и обидно насмехались.
— Ох, Гай… клянусь богами, я в жизни еще так не смеялся! — Сеян, наконец, совладал с собой и перевел дух — Жаль, что Антония не разрешит тебе плясать на сцене, ты бы мог зарабатывать хорошие деньги!
— И это правнук Августа и Антония… Куда катится Рим?! — возмущенно воздел к небу руки седой старик — один из немногих, кто с неодобрением наблюдал за пьяными плясками Гая.
— Ну…гордая Агриппина тоже порадовалась бы за своего младшего сына! — со смешком добавил толстый патриций с лоснящимся от жира лицом. Каллигула узнал старшего Юния — прославленного в прошлом военачальника — Может, стоит позвать Антонию, чтобы и она полюбовалась на внука?
Имя бабки, издевательски прозвучавшее из уст этого жирного борова, мигом заставило Гая протрезветь. Он вскочил, сжав кулаки, и обвел разъяренным взглядом ухмыляющиеся лица, пытаясь запомнить каждого в этом зале. Потом развернулся и выбежал прочь из дворца Сеяна…
Домой идти не было никакого желания: Гай знал, что Антония поджидает его и задаст ему хорошую трепку. Каким-то образом она еще до возвращения внука домой всегда узнавала о его выходках. Поэтому отправился сейчас Калигула совсем в другую сторону, и вскоре уже пьянствовал со своими беспутными друзьями в одном из ночных притонов, где они были завсегдатаями. Опрокидывая в себя очередную кружку вина, Гай грязно ругался и клялся друзьям именем божественного Августа, что вскоре придет время, когда каждый, кто посмел сегодня смеяться над ним у Сеяна, умоется кровавыми слезами.
— Я всех вас запомнил! — пьяно грозил он кулаком в сторону Палатина — Всех до одного! И месть моя не заставит себя долго ждать.
…А потом были снова пьяные пляски. Теперь уже в кругу своих друзей и веселых шлюх, у которых в отличии от гостей подлого претора, пляски Гая вызывали самый искренний восторг. И безумные пляски эти, перемежающиеся еще более безумными оргиями, длились до рассвета, когда обессиленного Калигулу загрузили в носилки и отправили домой.
В притоне наступила утренняя тишина, рабы принялись за уборку, собирая со столов объедки и черепки разбитой посуды. Двое вышибал тем временем деловито поволокли за порог тело избитого и задушенного
Глава 13
Из Иерусалима мы вышли ранним утром. Едва встало солнце, громко загудели трубы, распахнулись городские ворота и римские легионеры организованно покинули древнюю столицу, оставив в ней лишь небольшой постоянный гарнизон для охраны дворца. За городскими стенами когорты перестроились в маршевые колонны, и без промедления выступили в поход, держа путь на Кесарию.
Впереди, блестя на солнце чешуей доспехов и шлемов, шла первая центурия первой когорты во главе с примпилом Лонгином. Штандарт легиона — золотого орла на длинном шесте — нес рослый аквилифер. Этот воин, чей шлем выглядывал из разинутой пасти львиной шкуры, спускавшейся ему на плечи подобно плащу, возвышался над общим строем, поскольку он отличался высоченным ростом и крепким телосложением. В одной шеренге рядом с ним шли и другие “знаменосцы”, несшие сигнум — эмблему когорты, и штандарт с изображениями императора — «Imago». Выглядел римский легион на марше эффектно и устрашающе, прямо как в известной песне — неофициальном гимне советских археологов:
….Под палестинским знойным небом
В сирийских шумных городах
Манипул римских топот мерный,
Калиг солдатских топот мерный
Заставит дрогнуть дух врага…
Сожжен в песках Ершалаима,
Водой Евфрата закален,
В честь императора и Рима,
В честь императора и Рима
Шестой шагает легион…
…Следом за первой когортой на лошадях ехали Аппий Марон с Понтием Пилатом, в сопровождении конных и пеших телохранителей. Всадники служили им не только для защиты, но и для связи с другими когортами. В затылок начальству выстроилась и вся остальная конница легиона, не считая отряда эксплораторов — эти конные разведчики постоянно были в авангарде, осматривая местность и выискивая вражеские засады.
Далее громыхали тяжело груженные повозки с реквизированным золотом и серебром, которые Понтий не выпускал из поля зрения. Лошадей в этих повозках не использовали, в четырехколесные карры были запряжены более спокойные и выносливые животные — мулы. Они-то и были основной тягловой силой в походе. Даже немудреное имущество каждого из контубериев — палатку, еду, воду и некоторые из инструментов — везли такие же навьюченные мулы.
Замыкали вереницу этих повозок мы с апостолами. Я хоть и был в полном походном облачении легионера, но шел не в общем строю со своим контубернием, поскольку нес и охранял главное сокровище — ковчег с восстановленной скрижалью. Помогал мне Гней, а компанию нам составляли Матфей и Иаков, которые подменяли нас, когда мы уставали. Скрижаль я забрал из Храма в последний вечер, и она идеально уместилась в новый ковчег. Туда же я поместил чашу из гробницы Христа и свитки, заверенные Синедрионом — все, которые успели написать за прошедшие дни. Одна копия едет со мной в Рим, другая будет передана в Александрийскую библиотеку. А вот расписки торговых домов и сверток с драгоценными камнями я просто бросил на дно своего походного вещевого мешка — вряд ли он кого заинтересует.