Тринадцатый
Шрифт:
Никто не спорит, тело было старым, но душа-то была новая, молодая. И на удивлении бабушки Фроси, Пират завёл новые привычки. Сразу же после выздоровления, отказался от молока и рыбы. На третий день голодовки, бабушка поплакала и купила колбасу. Вегетарианцу — тростнику еда пришлась по вкусу.
Соседкам поведения кота бабушка Фрося объяснила на свой лад: — «Видно хорошо его шандарахнуло». Гладила Пирата по спине и добавляла: — «Главное при мне остался. Есть Бог на свете». «Есть, есть!» — ехидно поддакивал про себя Тринадцатый и старался побольнее укусить старушку за руку сточёнными зубами.
Так пролетела зима. Пират
Бабушка под напором соседей открывала форточку. Тринадцатый понимал, что поступает не правильно, но ничего не мог с собой сделать.
Его манила неизведанная жизнь, непонятные запахи, шум и крики соплеменников за окном. Он, то мяукал, то старался прыгнуть на настенный ковёр, то катался по истёртому половику.
А, когда, Пират стал ставить метки, что не делал уже года два, бабушка накинула на голову чёрный платок, взяла из копилки деньги, отложенные на смерть, и исчезла на целый день. Вернулась она только к вечеру. Довольная старушка вошла в комнату с пузырьком в руке. Долго хозяйка сидела на стуле, глядя в одну точку. Пирату было скучно целый день без бабушки, и он заскочил к ней на колени.
— Ага! Вот ты голубчик и попался! Счас, счас, мы с тобой разберёмся, перестанешь меня пугать, да со свету сживать. Стыд — то, ведь от людей, какой. Тебе ведь, Пиратушка, тринадцатый годок пошёл, не видишь ничего, ели ноги передвигаешь, а туда же на крышу собрался. Не стыдно тебе? Она шершавой рукой гладила его по седой шерсти.
— Что сам пришёл — хорошо. Значит, не всё у нас с тобой потерянно. Значит, вылечу я тебя. Старушка, что было сил, скрутила Пирату хвост. От неожиданности и боли кот дико замяукал, оскалив пасть. Другой рукой бабушка проворно влила всё содержимое небольшого пузырька в открытую глотку кота. Затем, отбросив пустой пузырёк, быстро сомкнула кошачьи челюсти, и как он не вырывался — руки не разомкнула. Пирату ничего не оставалось, как проглотить влитую горькую жидкость. Он ещё некоторое время поборолся с бабушкиным произволом, но через час в маленьком кошачьем сознание появилась истома и умиротворение. Душа ни куда не рвалась, ей ничего не хотелось. Пират ощутил все свои тринадцать лет. Остальные два года он безропотно терпел бабушкину любовь и заботу. Стал лакать молоко, есть рыбу и провожать хозяйку из комнаты на кухню и обратно. Пират был образцовым котом.
И только одна мысль иногда выплывала на поверхность его кошачьего ума: «Я ведь совершенно ничего не познал. А хотел, очень хотел». Пират жмурился и больше всего на свете в эту минуту ненавидел свою хозяйку.
Душа переворачивалась в старой шкуре от несбыточных желаний. «Нет, нет, я ни когда больше не соглашусь на такую работу! Хочу обратно…» — куда «обратно» он вспомнить не мог.
Пират со смирением встретил смерть хозяйки. Поплакав два дня — на третий околел. Душу хозяйки, впоследствии, он ни когда не встречал, да и не стремился к этому. Тринадцатый
Распределение
Из канцелярии, весь, сияя, вылетел очередник. Он извивался и парил в неестественных позах. Его ходатайство утвердили.
— И по секрету скажу, Его Душейство сегодня в настроение. Так смеётся, хи-хи, прямо бальзам на мантию. А как шутит, как шутит, вам бы у него поучится.
Счастливчик щелкнул по нимбу Тринадцатого и хохоча вылетел из приёмной. Сразу же над дверью канцелярии замерцало табло: «Не шуметь».
От щелчка Тринадцатый проснулся, зевнул, чертыхнулся и замер. Табло, фыркая и искрясь, выдавило его номер. Он быстро начал разглаживать мантию и уже собирался поправить нимб, как неведомая сила, одним рывком всосала его в кабинет.
Кабинетом, где заседала комиссия, называлось огромное пространство, очерченное двумя рядами парящих чиновников высокого ранга. Во главе всех, выше нимба на два, парило Его Душейство.
По всему пространству, словно рекламное панно, колыхались транспаранты с цитатами из речей Самого. Ярче всех был выведен самый любимый лозунг Душейства: «Души прекрасные порывы!» Каждый входящий понимал его на свой лад, и чаще всего это понимание зависело от сути дела решающегося в этом кабинете. Тринадцатый воспринял его, как угрозу.
— Ваше Душейство, перед вашим взором душа за номером 13131313—13. Разрешите зачитать несколько строк из персонального дела?
Зачирикал пятый клерк низшего сословия, лишь только Тринадцатый влетел в кабинет. И, не дождавшись разрешения, он начал оглашать скудное досье.
— Прошу так же обратить внимание, Вашего Душейства и всех достопочтенных особ, что 13131313—13 ни когда не имел нареканий, никогда не состоял в теле человека, никогда не отбывал отпуска, не проходил подготовки, а так же не имеет ходатайств и просьб.
В кабинетном пространстве зависла тишина безобразного цвета. Тринадцатый взглянул на цвет распластанной тишины и от её вида — поёжился. Клерки и высокопоставленные особы, привычные к данному цвету, вели себя спокойно, чем, ещё больше напугали Тринадцатого. Вся его накопленная Храбрость, выскользнула из мантии и улетучилась в баки сбора ненужных Эмоций. На смену Храбрости под мантию стали набиваться капельки Страха. Мантия, окрасилась в серый цвет. Он ждал грома и молний. Время пробегало по небесной синеве, но гром не гремел, молнии не сверкали. Душейство молчал — Тринадцатый от испуга икнул. По рядам прокатился шелест мантий.
— Ну— с, милейший, что же ты так плохо? — Поинтересовался Душейство, сверля взглядом Тринадцатого.
— Как плохо? — Не понял вопрос Тринадцатый.
— Да вот, без ходатайства, к нам сюда, на приём. Не уважаешь? — И, он обвёл рукавом мантии по кругу кабинета.
Тринадцатый молчал. Последние капельки Храбрости выскользнули из-под мантии. Душейство проводил взглядом, капельки Храбрости и рассмеялся. Из рядов чиновников послышался подобострастный смех.
— Мы, понимаем, тебе пришлось трудно. Не каждый сможет столько лет в одном соку вариться. Но ведь, тростником быть — не в аду чёртом.