Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2

Волкогонов Дмитрий Антонович

Сидя вечером в своей комнатке, оборудованной под кабинет, с окнами в сторону моря, Троцкий под шум прибоя перебирал, перелистывал тома своих сочинений. Вообще из всех его книг (он это сам понимал) лучшей была «История русской революции», написанная уже после разрыва со Сталиным. Но главная слабость книги – обнаженный, неприкрытый эгоцентризм Троцкого. Листая страницы, он сам поражался своей скорописи. Вот VIII том сочинений «Политические силуэты». О ком он только не написал (добавлю, писал интересно!): об Адлере, Каутском, Бебеле, Жоресе, Вальяне, Плеханове, Мартове, Раковском, Коларове, Либкнехте, Люксембург, Витте, Азефе, Николае II, Сухомлинове, Милюкове, Пирогове Герцене, Струве, Свердлове, Литкенсе, Ногине, Мясникове, Склянском, Фрунзе и многих, многих

других… О Ленине специального очерка нет, но он часто упоминает его, рассказывая о других. Или вот целый том, посвященный в основном Брестскому миру. Глаза пробежали строки: «Партийный съезд, высшее учреждение партии, косвенным путем отверг ту политику, которую я в числе других проводил… и я слагаю с себя какие бы то ни было ответственные посты, которые до сих пор возлагала на меня наша партия». Как давно это было – на VII съезде партии!

Троцкий мысленно опять перенесся в те далекие уже годы. Шелестели страницы… Сталину на них места не было. Пожалуй, косвенно о нем был том, посвященный культуре. Наугад открыл страницу: «Бюрократизм и молчалинство». С любопытством читал написанные несколько лет назад строки. «…все, что направлено против интересов революционной диктатуры, должно быть беспощадно отметено. Но это не значит, что у нас не должно быть своей демократии, пролетарской, полнокровной, бьющей ключом. Мы ее должны создать. Социалистическое строительство возможно только в условиях роста подлинной, революционной демократии трудящихся масс… Где есть бюрократизм, там он неизбежно рождает из себя молчалинство… Главный молчалинский принцип: угождать. Кому? Хозяину…» Троцкий вздохнул и, при всей любви к самому себе, подумал: все это теперь не актуально… У Сталина иные заботы, иные мотивы, иные приоритеты. Ему же остается только борьба, борьба, борьба со Сталиным. Едва ли с системой, прежде всего с личностью… Море шумно вздохнуло, может быть согласившись.

Дейчер получивший после смерти Троцкого доступ к его закрытым личным архивам, пишет, что еще до своего окончательного поражения и высылки Троцкий вместе с Зиновьевым и даже Шляпниковым сделал попытку организовать незначительные группировки своих сторонников в зарубежных коммунистических и рабочих партиях. Во Франции во главе их были Альфред Росмер, Борис Суварин, Пьер Монотт; в Германии – Аркадий Маслов и Руг Фишер (бывшие сподвижники Зиновьева); симпатизировал Троцкому Андрес Нин в Испании, возглавлявший небольшую группу; в Бельгии – Ван Оверштаттен и Лесойл, изгнанные из компартии, также поддерживали Тpoцкого. Крохотные группки троцкистов возникли в Шанхае, Риме, Стокгольме, ряде других городов и столиц. Троцкий надеялся из этих осколков создать новое движение антисталинского толка.

Но у Троцкого не было ни серьезной социальной базы, ни серьезной программы. Ведь едва ли антисталинизм мог стать тогда привлекательной платформой для широкой международной организации. И он вновь стал пережевывать мотивы и варианты «перманентной революции», доказывая, что «доктрина социализма в одной стране есть национал-социалистическое извращение марксизма». Постоянным элементом его программы оставался ярый антисталинизм. Но за его проявлениями была видна прежде всего личная ненависть к Сталину, личная обида за несбывшиеся революционные надежды, личная боль утраты близких в России. Троцкий надеялся, что его откровенный антисталинизм найдет широкий отклик в компартиях. Но этого не произошло.

В глазах коммунистов многих стран достижения СССР в развитии экономики, в области культуры и образования были связаны с именем Сталина. На Западе еще не знали о его характере, еще не начались громкие политические процессы в Москве, еще не подобрана была та краска, которой можно было бы нарисовать подлинный портрет Сталина. Попытка Троцкого вызвать извне политическое давление на Советский Союз, на Сталина, его политику была заведомо обречена на провал. Еще меньше шансов было у Троцкого поднять его бывших сторонников в СССР непосредственно против Сталина. Но своими статьями, бюллетенями, речами, интервью Троцкий, хотел

он того или нет, провоцировал, создавал впечатление, что оппозиция растет, что число его единомышленников увеличивается, что «идет консолидация антисталинских сил». К сожалению, это не соответствовало действительности. Но крайне подозрительный и мнительный Сталин очень многое из этих трескучих заявлений брал на веру. Некоторые из них, возможно, сыграли трагическую роль, провоцируя Сталина.

Сталин исходил злобой, но ничего не мог поделать: ряд работ Троцкого уже своим названием направлен против него – «Сталинская школа фальсификаций», «Преступления Сталина», «К политической биографии Сталина». Последняя работа, которую Троцкому помешала закончить смерть, называлась красноречиво «Сталин»… Сочинения Троцкого издавались в десятках стран. Образ Сталина у мирового общественного мнения формировался – это правда – не книгами Фейхтвангера и Барбюса, а прежде всего работами Троцкого. Со страниц его книг вставал мрачный азиатский деспот: коварный, жестокий, фанатичный, недалекий и мстительный. Изгнанник не жалел черной краски. Сталина одна мысль о Троцком настраивала на жестокую непримиримость. В любом троцкисте он видел частицу Троцкого и требовал, чтобы «к ним не было пощады».

Находясь в 1936 году в Норвегии, Троцкий написал книгу «Преданная революция». В ней человек, которому ни одна страна не хотела давать визы, фактически обратился к коммунистам – своим бывшим соотечественникам с призывом совершить государственный переворот. Правда, этот переворот он назвал «политической революцией», которую-де должны, обязаны совершить его сторонники, участники бывших разгромленных оппозиций, бывшие меньшевики, эсеры, выходцы из других партий. Слепая ненависть к Сталину, безысходность и бесперспективность собственного положения лишили Троцкого возможности трезво оценивать политическую ситуацию в СССР. Впрочем, я уже отмечал, что Троцкий никогда не был сильным политиком.

«Преданная революция» была написана не только о том, что было, как было, по мнению Троцкого, но и содержала его долгосрочные прогнозы общественного развития в СССР. Троцкий не всегда был проницательным футурологом, ибо его уверенность в «политической революции» против Сталина основывалась лишь на его страстном желании поражения «вождя». В его прогнозе, в частности, высказывалась и такая мысль, что если Германия развяжет войну против СССР, то Сталину едва ли удастся избежать поражения. Трудно однозначно утверждать, действительно ли желал этого Троцкий, или личная ненависть и здесь исказила его видение мира.

Сталин ночью залпом прочел перевод «Преданной революции». Листая страницы, Сталин кипел желчью. У него давно зрели два пункта вынашиваемого решения. Именно вынашиваемого. Сталин редко прибегал к мерам, которые он как следует не обдумал. Теперь, считал он, решение созрело. Во-первых, нужно любой ценой устранить Троцкого с политической арены. Он понимал, что любая маскировка убийства своего заклятого врага будет бесполезной. Все поймут, кто его инспирировал и организовал. Во-вторых, он еще больше утвердился в необходимости решительной и окончательной ликвидации всех, кто потенциально мог быть врагом его диктатуры внутри страны. Возможно, Сталин и сам не предполагал, как далеко заведет его это решение.

«Преданная революция» Троцкого, доставленная Сталину в начале 1937 года, была одной из последних капель, переполнивших чашу его ненависти ко всем «недобиткам», обостривших чувство мести за пережитые в прошлом моменты глубокой неуверенности, почти унижения перед «интеллигентами», «соратниками» и «оппонентами». Эта книга, можно сказать, сыграла роковую роль.

Сталин чувствовал, что скоро пробьет его час, когда медлить и колебаться будет нельзя. Тем более что Ежов все время докладывает об «активизации бывших оппозиционеров». На днях нарком, от которого сильно пахло спиртным, принес большой лист со «схемой связи» Троцкого со своими единомышленниками в СССР. «Вождь», изучив труд ежовского ведомства, сухо распрощался с наркомом, не подав ему руки на прощание.