Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2
Шрифт:
Мало чем уступал в рвении Молотову другой соратник Сталина – Лазарь Моисеевич Каганович . Он тоже из долгожителей. (Скончался в июле 1991 г. на 98-м году жизни.)
С.И. Семин, работавший после войны у Н.А. Вознесенского, рассказывал мне: «Помню, пришел я к Кагановичу с какими-то бумагами (он тогда возглавлял и Военно-промышленную комиссию) в новых сапогах. Каганович взял бумаги, посмотрел на меня, и взгляд его остановился на моих сапогах.
– Сыми, – скомандовал сталинский нарком.
– Зачем? – заикнулся было я, ничего не понимая.
– Сымай быстрей… – не захотел объяснять Каганович.
Взяв затем в руки мои еще не разношенные сапоги, нарком долго их вертел, лазил рукой в голенище и, бросив наконец их мне на
– Хорошие сапоги. – Затем добавил: – Ведь я был сапожником…»
Кто знает, останься он навсегда сапожником, сохранил бы свое доброе имя. Правда, едва ли кто вспоминал бы о нем тогда. Но свой выбор – уже не профессиональный, а политический – Каганович сделал еще в 1911 году, вступив в партию большевиков вслед за своим старшим братом. Оказавшись в 1918 году в Москве, Каганович, тогда сотрудник Всероссийской коллегии по организации Красной Армии, познакомился со Сталиным. В 1920 году Лазарь Каганович был командирован в Туркестан. Но когда Сталин стал генсеком, он вытребовал Кагановича из Средней Азии, поставив его во главе организационно-инструкторского отдела ЦК. Так малограмотный, но исключительно напористый и в высшей степени исполнительный функционер стал быстро продвигаться по партийной и служебной лестнице вверх.
Сталин любил Кагановича за три вещи: нечеловеческую работоспособность, абсолютное отсутствие своего мнения в политических вопросах (он так и говорил, не дожидаясь выяснения вопроса, о чем идет речь: «Я полностью согласен с товарищем Сталиным») и безропотную исполнительность. А она выражалась в постоянной готовности выполнять любые задания «вождя». Как-то после XVIII партийной конференции Сталин перед заседанием Политбюро спросил Кагановича:
– Лазарь, ты знаешь, твой Михаил (брат, нарком авиационной промышленности, большевик с 1905 года. – Прим. Д.В. ) якшался с «правыми»? Есть точные данные… – Сталин испытующе смотрел на наркома.
– Надо поступать с ним по закону, – дрогнувшим голосом выдавил из себя Лазарь.
Сообщив после заседания об этом разговоре по телефону брату, Каганович ускорил развязку. Его брат в тот же день, не дожидаясь ареста, застрелился.
Сталин ценил таких людей. Ведь преданность ему нужно постоянно доказывать. И доказывать не мелочами, не одним славословием. Разве Каганович не доказал ее, например, на длинном-предлинном Пленуме ЦК в феврале – марте 1937 года? Карательная машина еще только готовилась, настраивалась, нацеливалась на «прореживание» рядов партии, интеллигенции, рабочего класса, крестьянства, военных, а Каганович уже отличился. В двухчасовом докладе «сталинский нарком» железных дорог излагал первые, «пробные» результаты:
«Мы в политаппарате дороги НКПС разоблачили 220 человек. С транспорта уволили 485 бывших жандармов, 220 эсеров и меньшевиков, 572 троцкиста, 1415 белых офицеров, 285 вредителей, 443 шпиона. Все они были связаны с контрреволюционным движением».
Нетрудно представить, что означали слова Кагановича об «увольнении» с дороги «шпионов и вредителей». Сталин мог быть по-настоящему доволен «анализом» Кагановича, когда тот с жаром докладывал Пленуму: «Мы имеем дело с бандой оголтелых разведчиков-шпионов. В отношении железной дороги их приемы особенно ухищрены. Серебряков, Арнольдов, Лифшиц культивировали низкие нормы пропускной способности, организовывали крушения, противодействовали стахановскому движению. Особо вредили Кудреватых, Васильев, Братин, Нейштадт, Морщихин, Беккер, Кронц, Бреус – они мешали внедрению паровоза «ФД». Линия Москва – Донбасс строилась вредительски; Пятов строил Турксиб вредительски; Караганда – Петропавловск строилась Мрачковским вредительски; линия Эйхе Сокур строилась Барским и Эйдельманом вредительски…» Каганович, хотя газеты писали о перевыполнении планов перевозок, новаторстве, движении кривоносовцев, продолжал нагнетать:
– Шермергорн, начальник управления железнодорожного строительства, вредил. Тов. Сталин не
– Подозрительный человек, – бросил реплику Микоян.
– Мерзавец Серебряков, – продолжал Каганович, – очень метко назвал оборонные узлы и определил свои вредительские цели…
Все в докладе Кагановича было в том же духе: множество фамилий, брань, целые стаи вредителей, которые только тем и занимаются, что взрывают, создают пробки, плохо проектируют, срывают перевозки. Разве мог Сталин не оценить такого «юмора» Кагановича в докладе на Пленуме:
«Емшанов, мерзавец, с 1934 года начальник Московско-Донецкой железной дороги. После снятия он уже другой работы не получил и пошел на жительство прямо к т. Ежову, в НКВД. Арнольдову объявлял, объявлял выговоры… все говорили – не сохранили человека. Вот его теперь и сохраняет – охраняет т. Ежов…»
Глубоко невежественный Каганович, как и все соратники Сталина, пытался создать себе некое теоретическое реноме. Одно из постановлений ЦК обязывало руководителей учреждений, предприятий и ведомств лично вести марксистско-ленинские занятия с кадрами. Бывший ответственный работник НКПС, ставший в годы войны наркомом путей сообщения, И. В. Ковалев рассказывал мне: «Каганович собрал группу руководителей и открыл семинар. Вскоре он предоставил слово мне. В своем выступлении я остановился на том, что в силу своего положения, действуя стихийно, пролетариат способен выработать лишь тред-юнионистское сознание… Каганович ошалело смотрел на меня, смотрел и вдруг заявляет:
– Чего городишь, что еще за «юнионистское» сознание! Пролетариат может все выработать! Пролетарское сознание!
Все переглянулись. Сколько я ни пытался, опираясь на Ленина, растолковать Кагановичу необходимость внесения в сознание пролетариата научной теории, до него это не доходило. Подозрительно смотря на меня, Каганович скоро свернул семинар и больше за проведение таких непосильных для себя вещей не брался…»
Свой «авторитет» Каганович зарабатывал наездами (по поручению «вождя») для «наведения порядка» в те или иные области. Его поездки в Челябинскую, Ивановскую, Ярославскую и другие областные партийные организации сопровождались настоящими погромами: многих местных работников снимали, на них заводили «дела», кончавшиеся часто трагически. Сталин был доволен «железным Лазарем», как он не раз его называл. Такие соратники ему и были нужны: беспрекословные, фанатично преданные, с полуслова понимающие его намерения.
Когда же Каганович решал судьбы людей на местах, он ни с кем не советовался, а просто выполнял инструкцию Сталина: «Посмотри там внимательнее на месте и решай… Не миндальничай…» Документы бесстрастно свидетельствуют, что нередко до окончания следствия Каганович лично составлял и редактировал проекты приговоров, вносил в готовящиеся материалы произвольные изменения, вроде того, что против него, наркома, готовились якобы «террористические акты». Чем все это в конце концов заканчивалось, теперь уже ясно.
Итак, пройдя причудливый путь из Москвы в Туркестан и обратно, он вскоре стал заведующим отделом ЦК, через который шли основные назначения на крупные посты. Уже в 1926 году Каганович становится кандидатом в члены Политбюро. Ему исполнилось тогда 33 года. Усердие, жестокость, исключительную исполнительность Кагановича быстро заметил Сталин. В связи со сложной обстановкой на Украине по рекомендации генсека Каганович возглавил партийную организацию республики. Уже тогда у него сложились непростые отношения с Председателем СНК Украины В.Я. Чубарем, что в конце концов самым роковым образом скажется на судьбе последнего. Конфликты Кагановича с остальными руководящими работниками ЦК КП(б)У не прекращались. В 1928 году он вернулся в Москву и стал первым секретарем Московского городского и областного комитетов партии. На XVI съезде партии его избрали членом Политбюро.