Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2
Шрифт:
Знакомство с дневниками В.М. Молотова, его заместителя В.П. Потемкина, неоднократно встречавшихся с английским послом У. Сидсом и французским – П. Наджиаром, показывает, что в общей форме эти дипломаты не отрицали вероятности военного соглашения с СССР с целью пресечения возможной германской агрессии. Но от рассмотрения конкретных вопросов явно уклонялись. В особняке НКИД на Спиридоньевке, 17 шли политические маневры. Если бы тогда стороны знали, что они упускают исторической важности шанс! Ведь в случае создания антифашистской коалиции еще в 1939 году очень многое могло быть по-другому. Представители западных держав неоднократно интересовались: «Означает ли уход Литвинова с поста наркома иностранных дел какое-либо изменение внешней политики СССР?» Во время беседы 11 мая 1939 года В.М. Молотова с временным поверенным в делах Франции в СССР Ж. Пайяром последний спросил наркома:
– Будет ли советская политика такой, какой она была и при Литвинове?
– Да. Во французском и английском правительствах чаще происходят смены министров, не вызывая особых
– Можно ли считать, что статья «К международному положению», опубликованная в «Известиях», выражает мнение правительства?
– Это мнение газеты. «Известия» – орган Советов депутатов трудящихся, которые являются местными органами. «Известия» нельзя считать официозом…
Таково было отношение Молотова к Советам и к «Известиям». А официально новый нарком иностранных дел не отмежевывался от линии Литвинова. Хотя проницательные политики понимали, что у Германии теперь больше шансов помешать союзу западных демократий с СССР. В условиях взаимного недоверия это было сделать легче. Сегодня нам ясно, какую роковую роль сыграл кризис доверия, существовавший между договаривающимися сторонами.
Германия делала все возможное, лишь бы помешать возможному сближению СССР с Англией и Францией. Накануне начала трехсторонних переговоров между СССР, Англией и Францией посол Германии в Москве Шуленбург добился встречи с Молотовым, во время которой достаточно резко проводил главную идею: «Между СССР и Германией не имеется политических противоречий. Имеются все возможности для примирения обоюдных интересов». Молотов, который еще не знал, как пойдут советско-англо-французские переговоры, ответил осторожно и уклончиво: «Советское правительство относится положительно к стремлению германского правительства к улучшению отношений… В это время английская и французская миссии уже прибыли в Москву, и Сталин одобрил инструкцию советской делегации на переговорах.
В начале августа 1939 года «команда» Берии подготовила справки на членов английской и французской военных миссий, приехавших в Москву для переговоров. В них были дотошно описаны Дракс, Барнетт, Хэйвуд, Думенк, Вален, Вийом, другие члены делегаций. В «объективках» говорилось и о том, что Дракс недавно стал морским адъютантом короля, что он имеет царский орден Святого Станислава, что Думенк в ноябре должен стать членом Высшего военного совета и является специалистом по моторизации армии, но политикой никогда не занимался. Сталина эти данные не интересовали. Он сразу обратил внимание на то, что, кроме нескольких генералов, в делегациях немало младших офицеров, вроде капитана Совиша, капитана Бофра и других. Сталин бросил Молотову и Берии, находившимся у него в кабинете:
– Это несерьезно. Эти люди не могут обладать должными полномочиями. Лондон и Париж по-прежнему хотят играть в покер, а мы хотели бы узнать, могут ли они пойти на европейские маневры…
– Но, видимо, переговоры вести надо. Пусть они раскроют свои карты, – глядя в лицо Сталину, произнес Молотов.
– Ну что же, надо так надо, – сухо заключил Сталин.
На начавшихся в августе 1939 года военных переговорах трех делегаций (советская делегация – К.Е. Ворошилов, Н.Г. Кузнецов, А.Д. Локтионов, И.В. Смородинов, Б.М. Шапошников) картина быстро прояснилась. Западные страны не желали распространить свои гарантии на Прибалтийские государства. Более того, они способствовали их сближению с Германией. Пока шли англо-франко-советские переговоры, Гитлер навязал свои договоры Латвии и Эстонии. Враждебную линию по отношению к СССР стала проводить хортистская Венгрия. Практически не изменилась позиция польского правительства, которая обозначилась во время беседы министра иностранных дел Польши Ю. Бека с Гитлером в январе 1939 года. Бек заявил тогда, что Польша «не придает никакого значения так называемым системам безопасности», которые окончательно обанкротились. В свою очередь, министр иностранных дел Германии И. Риббентроп, встречаясь с Ю. Беком, подчеркнул: Берлин надеется, что «Польша займет еще более отчетливую антирусскую позицию, так как иначе у нас вряд ли могут быть общие интересы». Стало известно, что во время секретного визита румынского короля Кароля II в Германию он заявил Гитлеру: «Румыния настроена против России, но не может открыто показывать этого из-за соседства с ней. Однако Румыния никогда не допустит прохода русских войск, хотя часто утверждалось, что она якобы обещала России пропустить ее войска. Это не соответствует действительности».
Такова была международная ситуация перед началом переговоров. У главы советской делегации К.Е. Ворошилова в портфеле были инструкции политического руководства, одобренные 4 августа Сталиным. Документ именовался «Соображения к переговорам с Англией и Францией». В «Соображениях» рассматривалось пять вариантов, «когда возможно выступление наших сил». Причем Германия в документе именовалась «главным агрессором». Сотрудники наркоматов обороны и иностранных дел дотошно просчитали, сколько танков, артиллерии, самолетов, дивизий должны выставить СССР, Англия и Франция «в зависимости от варианта», предусмотрели «блокаду берегов главного агрессора», определили направления «основных ударов», «порядок координации военных действий» и т. д. Советский Союз был готов выставить против «главного агрессора» 120 пехотных дивизий. «При нападении главного агрессора на нас, – подчеркивалось в «Соображениях», – мы должны требовать выставления Англией и Францией 86 пехотных дивизий, решительного их наступления с 16-го дня мобилизации, самого активного
Сталин, раскладывая с Молотовым и Ворошиловым этот политический пасьянс, все больше убеждался: Запад не имеет искренних намерений достичь взаимоприемлемого соглашения. И все же Сталин посчитал необходимым еще раз обратиться с конкретным предложением к Англии и Франции о заключении на 5 или 10 лет соглашения с СССР о взаимной помощи, которое предусматривало и военные обязательства. Суть его сводилась к следующему: в случае агрессии против любого из договаривающихся государств (как и восточноевропейских) стороны обязуются прийти ему на помощь. Советский Союз конкретно изложил, о каких странах между Балтийским и Черным морями идет речь. Лондон и Париж долго не давали ответа. Сталин требовал напоминать. Однако на переговоры в Москву прибыли второстепенные лица, не уполномоченные принимать важные решения. Одновременно, и об этом стало известно Сталину, партнеры по переговорам не прекращали своих тайных попыток добиться приемлемого соглашения с Гитлером. В Кремле решили: Англия и Франция просто тянут время в поисках выгодного для себя варианта, без учета интересов СССР. По существу, западные страны не выдвинули четкой концепции совместных действий против Германии. В позиции их делегаций явно просматривалось намерение отвести СССР главную роль в противостоянии возможной агрессии немецких войск без определенных гарантий собственного пропорционального вклада в дело борьбы с агрессией. Сталин понял, что это означает крах идеи коллективной безопасности. У «вождя» не хватило выдержки. Обычно старающийся идти к цели маленькими, но надежными шагами, Сталин стал вести себя, как шахматист, оказавшийся в цейтноте. Окончательно он поставил крест на трехсторонних переговорах, когда Ворошилов утром 20 августа положил перед ним записку от адмирала Р. Дракса, которого, как и его французского коллегу, просили ускорить ответ на советские предложения. В записке говорилось:
«Дорогой маршал Ворошилов!
Я с сожалением должен поставить Вас в известность, что английская и французская делегации до сего времени еще не получили ответа в отношении политического вопроса, который Вы просили направить нашим правительствам.
Ввиду того, что я должен буду председательствовать на следующем заседании – я предлагаю собраться в 10 часов утра 23 августа или раньше, если к этому времени будет получен ответ.
Искренне Ваш Дракс,
адмирал, Глава Британской делегации».
– Хватит игры, – раздраженно бросил Сталин. В тот момент он едва ли предполагал, что встреча делегаций 23 августа все-таки состоится. Но совсем в другом составе.
В 1938 году Сталин переехал на новую квартиру, тоже в Кремле, размещавшуюся в здании бывшего Сената. В великолепном дворце, построенном знаменитым М.Ф. Казаковым в 1776–1787 годах, Сталин занял несколько комнат. Рядом были помещения для охраны, гостей, приемов. Этажом выше – кабинет Сталина и другие официальные апартаменты. С 1918 по 1922 год здесь жил и работал В.И. Ленин. Сталин и сам не мог объяснить, зачем он переехал из двухэтажного здания с подслеповатыми окнами, в котором когда-то жили слуги, в это роскошное помещение. Ведь он почти никогда не оставался на ночь в Кремле – всегда уезжал на дачу в Кунцево. Подъезжая как-то утром к зданию бывшего Сената, посмотрел на купол и вспомнил, что на нем была великолепная статуя Георгия Победоносца – древний символ Москвы. Но Наполеон в 1812 году приказал снять Георгия и увезти во Францию. Опять эта Франция… Похоже, что она равняется на англичан. Как ему говорил Пьер Лаваль еще в середине мая 1935 года: «Только искреннее сотрудничество сделает франко-советский договор действенным». Вот тебе и «искреннее сотрудничество»! Поднимаясь по крутым лестницам к себе, Сталин продолжал думать: что еще можно предпринять в условиях фактического бойкота англичан и французов, чтобы не опалить Отечество пламенем войны? Действительно – что? Есть один вариант, но нужно будет идти, вопреки линии Коминтерна, на крайне непопулярное соглашение.
Ежедневно в эти дни в просторном кабинете Сталина шли совещания, на которых присутствовали некоторые члены Политбюро, дипломаты, военные. К концу лета 1939 года советским руководителям становилось все более ясно: перед лицом фашистской Германии на Западе и милитаристской Японии на Востоке СССР рассчитывать не на кого. Вывод Сталина, сделанный на XVIII съезде партии, как будто подтверждался: антикоммунизм и нежелание Англии и Франции проводить политику коллективной безопасности открыли шлюзы для агрессии членам «антикоминтерновского пакта». Классовый эгоцентризм, неприязнь к социализму, корыстные расчеты, считали в Кремле, не позволили Лондону и Парижу трезво осмыслить контуры реальной опасности. Наиболее недальновидные политики прямо говорили: пусть Гитлер совершит антикоммунистический «крестовый поход» на Восток. Для них он представлял меньшую опасность, чем СССР. Все это предопределило безрадостную для Сталина внешнеполитическую ситуацию летом 1939 года.