Триумф пана Кляксы
Шрифт:
Сказав это, Мультифлора вздохнула, источая аромат роз. Со временем я обнаружил, что ее угловатые дочери пахнут теми цветами, имена которых носят. Лишь я, хоть меня и зовут Анемоном, а фамилия Левкойник, ничем не напоминаю цветок, скорее уж дыню – с той поры, как фигура моя округлилась.
Но это уже к делу не относится.
Однажды в конце июня на острове Двойников, как всегда, начался сезон дождей и гроз. Дождь лил, не переставая, по нескольку дней, и мы сидели дома, не наведываясь даже к своим цветам. На улице ревел ураганный ветер, грохотал гром, во многих местах от молнии вспыхивали пожары. В один из таких вечеров в нашу дверь вдруг постучали.
Я быстро оделся и пошел впустить
– У меня к вам дело чрезвычайной важности. Безмерной важности.
Когда мы устроились в удобных креслах, а Мультифлора принесла нам по бокалу вина из роз, пан Клякса сразу же перешел к делу:
– Насколько мне известно, Левкой путеводный выращен вами при помощи открытой мною несколько лет назад кляксической энергии. Должен вас предупредить, что действие этой энергии ограничено во времени, и я пока не придумал, как ее усиливать или возобновлять. Мне было не до того, я был занят другими открытиями. На рассвете ваш левкой погибнет. Для нас троих, не являющихся двойниками, это очень важно. Советую вам покинуть этот остров, пока не поздно, а то потом возвратиться в реальный мир будет невозможно. Для себя я уже приготовил порцию необходимого средства и сегодня же возвращаюсь в свою Академию. Это все, что я хотел вам сказать. Да, вот еще что: пани Мультифлора вовсе не была сестрой вашего двойника. Это просто один из моих экспериментов, который, как видим, прекрасно удался. Ваше супружество придумал я, и, полагаю, вы оба благодарны мне за это. Желаю успеха.
Тут пан Клякса встал, попрощался, но когда он уже взялся за зонтик, из его бездонных карманов выпал странный предмет в форме цилиндра, усеянного множеством различных стрелок и кнопок и с одного конца увенчанный метелочкой из тончайших платиновых проволочек.
Пан Клякса стремительно поднял этот предмет, покрутил в пальцах и с улыбкой сказал:
– Правда, странный аппарат? Это одно из моих лучших изобретении, я назвал его копилкой памяти. Сюда записывается все, что проходит через мой мозг: каждая мысль, каждый образ, каждое впечатление. Емкости его хватит на всю мою жизнь. Настроив его соответствующим образом, я могу с предельной точностью воспроизвести любой записанный в копилке памяти момент. Может быть, когда-нибудь в будущем я захочу вспомнить сегодняшние события. Как знать, как знать…
В этом месте пан Клякса многозначительно поднял палец и вышел, точнее, выплыл из нашего дома и растворился во мраке.
После ухода профессора мы с Мультифлорой стали думать, как нам быть. Жаль было расставаться с нашими цветами, жаль было покидать дом, в котором прожили столько счастливых лет. Однако мы сознавали, что остаться на острове Двойников – значит отрезать дочерям путь в нормальную жизнь, и мы решили вернуться в настоящий мир. Мультифлора разбудила девочек, велела им одеться, и мы под проливным дождем направились к дальней клумбе, где Анемон-Зеркальце вырастил свой Левкой путеводный. Склонившись к цветку, мы стали энергично вдыхать его пьянящий запах. Через минуту, когда нас всех охватила сонливость, мы легли на принесенный мной из дома ковер. Девочки дышали ровно, только Мультифлора кашлянула раз-другой. Но кашель ее прозвучал как бы очень издалека – во всяком случае, мне так показалось…»
Здесь пан Левкойник в очередной раз прервал свой рассказ. Уже начинало светать, и нам пора было на покой. Следующие два дня розовода мучила сильная головная боль, и он почти на покидал каюты. Пару раз Гортензия заговаривала со мной о том же, о чем мы беседовали с ее отцом, и как-то раз заметила мимоходом:
– Некоторых людей запах цветов одурманивает. Розы семейства Rosa multiflora иногда вызывают кошмары и видения. Это любимые цветы моего отца. Посмотрите, как прекрасно они цветут. Весь корабль напоен ароматом наших роз.
Два дня спустя пан Левкойник снова пригласил меня на беседу. Выглядел он так, будто страдал морской болезнью, хотя море было спокойно и «Акулий Плавник» тихонько покачивался на волнах.
«Итак… На чем мы остановились?… – сказал он после продолжительных раздумий. – Ага! Ночь, гроза, мы лежим на ковре возле клумбы. Я погружаюсь в глубокий сон-путешествие… На рассвете просыпаюсь – но не в саду моего деда, как бывало прежде. От сада ни следа, надо мной перешептываются колосья пшеницы. Вскакиваю на ноги, оглядываюсь, вижу мирно спящих дочерей. Вот Гортензия, вот Роза, вот Пиония, Георгина, Резеда. Нет только Мультифлоры.
– Мультифлора! – в отчаянии зову я. – Мультифлора! Где ты? Отзовись!
Бегаю по полю, раздвигая и топча пшеницу. Дочери зовут:
– Мама! Мама!
Мы кричим все громче и громче, но лишь эхо откликается издали:
– Мультифлора! Мультифлора!
Мы обыскали все. Заглянули под каждый кустик, в каждый закуток. Но все понапрасну – Мультифлоры нигде не было.
Из дома моего деда вышел высокий седой человек в шляпе с пером, с охотничьей собакой и двустволкой в руках. Взгляд его был полон негодования.
– Что вы тут разорались, черт вас побери! – заскрипел он старческим голосом. – По какому праву вы нарушаете мой покой? Кто позволил этим девчонкам топтать мои посевы? Живо убирайтесь, а не то я перестреляю вас, как куропаток, провалиться мне на этом месте!
– Я – Анемон Левкойник, – ответил я, стараясь овладеть собой. – Это земля моего деда, этот дом был моим домом.
– Не знаю никаких Левкойников! – заорал старик, топоча ногами. – Ни Левкойников, ни левкоев, ни прочих отвратительных цветов. Терпеть их не могу! Кончилось царство анемонов и тому подобных веников. Я вымел эту мерзость поганой метлой! Земля моя родит пшеницу и рожь. А я охочусь. И промаха при стрельбе не дам, пан Левкойник. А теперь уматывайте отсюда подобру-поздорову, а то терпение мое на исходе.
С этими словами он взвел курки и взял нас на прицел.
– Пойдемте, – сказал я дочерям. – Этот человек сумасшедший. Для нас тут места нет.
Перепуганные девочки наблюдали за этой огорчительной сценой с крайним недоумением. Они впервые столкнулись с действительностью и впервые выслушали столь злую и грубую речь.
Мы пешком двинулись в ближайшее местечко, где у меня было немало друзей среди садовников. Население местечка состояло в основном из цветоводов, садоводов и огородников, поставлявших свою продукцию к королевским столам даже в весьма отдаленные страны.
Я решил зайти к старому Камилу Бергамоту, чей сад спускался террасами к самой реке. Начинал он с выращивания клякс – редкого гибридного сорта груш, привитого по методу профессора Кляксы; отсюда и название. Кляксы были необычайно сочными и душистыми, а вместо косточек у них внутри были черешенки.
Нас встретила седая, но еще крепкая старушка, в которой я узнал пани Пепу Бергамот. Увидев меня, она весьма обрадовалась и сердечно расцеловала всех нас, а когда узнала о нашем несчастье, решительно заявила: