Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера
Шрифт:
– По знойной пустыне, – заманчиво произнес Остап, когда в купе ворвался опьяняющий аромат зреющего хмеля, – катится нолик...
«Стоп! Стоп! Стоп! И еще раз стоп! Да сколько же можно заниматься тягомотиной? – расхорохорится нетерпеливый читатель. – Что это за анекдотики? – сорвется у него c языка. – Тары-бары-раздобары!.. Что это за ремарочки в романе? Жесты отчаяния? Интермедия? Зачем же играть на трепещущих струнах читателя? Что это за смехотворные занятия? Желание вызвать таким образом доброе расположение?.. Совершенно непонятно!»
Ну
«Не могут!»
Ну ведь могут же!
«Нет, не могут! А если и могут, то...»
Ну что ж, извольте! Итак, останавливаем поезд (вот уже и слышен скрежет колес) и по воле того самого читателя, который всегда прав, ссаживаем Остапа Бендера... (Где же его ссадить-то?) ну, скажем... В общем, по воле читателя великий комбинатор оказался в этаком степном месте, пахнущем полынью, шалфеем и сухим знойным ковылем... Поехали дальше?
«Поехали, поехали. Это черт знает что!»
Глава XXX
КОННЫЙ ПЕШЕМУ НЕ ТОВАРИЩ!
Итак, мощный социалистический поезд «Москва-Новороссийск» остановился на маленькой степной станции – ровно настолько, сколько необходимо Остапу Бендеру, чтобы покинуть веселое купе и спуститься в ковыльную степь. Остап посмотрел вслед убегающему поезду и расправил плечи. Его глазам открылась ровная, словно море, без края и конца, степь, степь, степь.
«Постойте, это почему же без края?! Вон там вдали виднеется какое-то строение – то ли хутор, то ли колхоз, то ли конный завод. Это кто там пасется? Конечно же, русская степная борзая. А кто там рядом c борзой? Ну да, вороная лошадь-степняк. Значит, конный завод!»
Послушайте, дорогой читатель, вы так и будете влезать и спорить?! Тогда вот вам стило, как говорил один пролетарский поэт, и можете писать сами!..
Ладно, пусть будет по-вашему.
Остап поднял c земли саквояж, махнул рукой (Где наша не пропадала!) и зашагал к маячившему в степи конному заводу.
Минут через двадцать он стоял у полуразвалившегося кормового сарая. Неподалеку от сарая, рядом c тем местом, где лежал очумевший от жажды пегий пес, худощавый и расстрепанный мужичонка распрягал горячую в серых яблоках лошадь c целью задать ей корм. Остап сладко зевнул и надвинул фуражку на нос. При беглом осмотре мужик тянул на все пятьдесят. На нем был пиджак, надетый на запачканную косоворотку, на ногах – нагольные, заглянцевевшие от носки, сапоги; мужик как мужик, разве что без усов и бороды.
– Необразованность ты моя! – рыкнул мужик на кобылу.
– Что ругаешься, отец? – немножко устало спросил Остап, предлагая ему папироску.
– Знамо, шо ругаюсь. Онисим, чудо без умолку, не наездник, а хуже любого дояра!
– Кого хуже?
– Знамо кого. Сбрую и ту надеть по-человечески не могет! Так и получается: канитель задарма – это c одной стороны, а c другой – злобен есмь из-за этого Онисима.
– А ты, знамо, тут конюхом числишься? – легко перешел на язык мужичонки Остап.
– Конюхом, а то кем!
– А что, отец, в вашу конюшню администраторы нужны?
– Не конюшня у нас... Прилежаевский конный завод! Может, слыхал?
– Прилежаевское коннозаводство?! То самое?! – c фальшивым восторгом воскликнул Бендер. – Ну конечно же! – И он для убедительности легко ударил себя по лбу. – Слыхал, отец, слыхал.
– Ты иди, мил человек, к Андрей Тихоновичу, уж он-то тебе все скажет, поелику директор он нашенский.
– Гран-мерси, отец!
– Чего?
– Спасибо, говорю!
– Бывай здоров.
Пока Остап искал управление конного завода, конюх Петрович, – иначе, как это выяснилось позже, – его никто не называл, покормив лошадь, отправился в сарай, где лег на солому и принялся плевать в бревенчатый потолок, причем попадал довольно удачно, то есть в одно и то же место.
Великий комбинатор появился в правлении в тот самый момент, когда конюх Петрович видел уже второй сон. Без труда отыскав приемную директора, бросив секретарше: «Не слышу стука клавиш!», он пнул директорскую дверь, ворвался в просторный и чистый кабинет и, бросив саквояж на диван, резво подошел к столу.
– Что же это у вас в хозяйстве творится, Андрей Тихонович?
Директор оторопел.
– А что?.. а... где?..
– Гурий, – Остап сунул руку для приветствия и тут же ее выдернул, – Исидор Кириллович Гурий, – быстро представился он и, не меняя интонации в голосе, продолжил: – Направлен к вам администратором. Я имею в виду конюха Петровича. Где же дисциплина? Секретарь-машинистка тоже хороша! Я даже не слышал стука клавиш! Непорядок! Возле кормового сарая грязь водится и в количестве предостаточном.
– Товарищ, товарищ...
– Товарищ Гурий, – напомнил о себе Остап.
– Вы к нам администратором?
– Администратором.
Ум Остапа быстро овладел ситуацией, и поэтому слова пришли сами. Великий комбинатор начал жарко толковать о необходимости культработы, профучебы, создания музыкально-драматической студии и кружка гармонистов-пианистов, без лишней помпы заговорил, что кривая безработицы в США лезет вверх, c военной отчетливостью предложил соорудить агитационный гроб и возглавить политический карнавал, призвал всех к сознательности, наконец, закончил горячими словами о том, что он, Гурий, как человек социалистической закалки, поможет все это претворить в жизнь.
– После института? – Андрей Тихонович рывком пожал администратору руку. – На практику?
– На практику.
– Бурлит молодая кровь!
– Бурлит, товарищ директор, бурлит.
– Ах, молодость, молодость. Энергия! Задор! Люблю я вас, энтузиастов, черти вы, лешие! И все-то вы подмечаете! Молодец!
– Так стараемся, Андрей Тихонович, стара...
– Но будьте проще, молодой человек, будьте проще, тогда к вам потянутся люди. Мы тут все – люди простые, без выкрутасов.
– Это уж точно.