Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера
Шрифт:
– Будем компостироваться, граждане пассажиры! – c достоинством сказал он.
Купейники протянули проводнику билеты. Хозяин вагона не суетился: щелкнул четыре раза компостером и степенно ушел.
Остап, заложив ногу за ногу, откинулся назад и от нечего делать принялся разглядывать своих попутчиков. C полки над ним свешивалась только часть попутчика. Этой частью была лошадиноподобная голова c необычайно узкими скулами, отвратительным ртом, а еще c тупоумными холодными глазами, которыми она время от времени смотрела
Прямо перед Остапом полулежал весь из себя белобрысый юноша-купидон c румянцем по обеим щекам и тем самым видом, который Остап называет «блеск джентльмена»: костюм на юноше был нарочито небрежен и состоял из чуть помятого пиджака общепринятого покроя и из брюк на выпуск. «Мальчик, созданный для воздушных поцелуев», – подумал про купидона Остап.
Над белобрысым, на верхней полке, лежал дородный старикашка c красным от застарелого насморка носом, в распашном пиджаке, белой рубашке и классических шароваристых брюках. На носу покоилось пенсне c половинными стеклами. Пиджак распахивался до того, что походил на простертые гусиные крылья. «Старый мальчик», – подумал про старика Остап.
– Мое имя Прохор Кузьмич Шашкин, – нарушила молчание лошадиноподобная голова, повисшая прямо перед Остапом глазами вниз. – Позвольте узнать ваше? И до какой вы станции, товарищ?
На это Остап ответил дешевой, но меткой фразой:
– До самой дальней!
– Так, – голова грустно улыбнулась и пристала к белобрысому: – А вы, товарищ?
Белобрысый оказался покладистым.
– До Верхне-Баканской, – весело ответил он. – Еду, товарищи, к дяде. Хочу, товарищи, употребить каникулы c наибольшей пользой.
«Студент», – подумал Бендер.
«Я – студент, учусь на шампаниста», – хотел было сказать белобрысый, но Шашкин уже приставал к старому мальчику.
– А вы?
– Pardon? – скромно произнес тот.
– До какой станции, спрашиваю! Вы, я вижу, человек крайней учености?
Старый мальчик оказался профессором.
– Меня должны встретить в Новороссийске, – объяснил он, снял c носа пенсне, повертел и снова приделал на нос.
– Ага, значит, хошь – не хошь, мы вместе едем в этом купе ночь-день-ночь, – подытожила голова и проглотила хлеб c маслом.
За окном пронеслась станция. Слышался вольный стук колес. Купе тряслось и скрипело. Ложечки бряцали в стаканах. Наступила никчемная минута молчания, длившаяся около пяти минут. Прервала ее все та же разговорчивая голова по имени Шашкин.
– Ну что ж, товарищи, будем кантовать анекдоты? Я в том смысле говорю, а не начать ли нам c анекдотов?
Не дождавшись ответа, лошадиноподобная голова устремилась мимо Остапа к полу; при ней, слава богу, оказалось и туловище c довольно длинными конечностями.
– Кантуй, дядя, кантуй! – равнодушно бросил ему Остап. – Ты у нас самый говорливый.
– Ага, значит так... (Тут говорливый запнулся и почесал затылок.) Про следователя и про нож никто не знает? Нет?.. Следователь говорит обвиняемому: «Вы узнаете этот нож?» – «Узнаю». – «Ну, наконец-то, гражданин, вы признались!» – «В чем же я признался? Это нож, который вы мне показываете уже три недели».
На лицах пассажиров промелькнули улыбки.
– Не боитесь? – c наигранной строгостью спросил Остап.
– Чего? – не понял лошадиноподобный.
– Как чего?
– А-а! А это мне одна сволочь в бане рассказала. И потом, анекдот дореволюционный, так что бояться нечего!
– Вот как?.. Ну тогда революционный анекдот... Звонок в Смольный: «Алло, это Смольный?» Отвечают: «Да, Смольный!» – «Пиво у вас продается?» Отвечают: «Нет». – «А где же оно продается?» Отвечают: «В Зимнем!» – «Все на штурм Зимнего! Ура-а!»
– А вы не боитесь?
– А мне, как вас... Шашкин? – многозначительно произнес Остап и, приглушив свой голос до полной степени нелегальности, добавил: – Мне, гражданин Шашкин, бояться нечего.
В это время белобрысый достал из багажной сетки газетный сверток, вытащил из него кусок мяса c налипшими газетными строчками, откусил небольшой кусочек и, жуя, рассказал вот такой анекдот:
– Человек в противогазе косит траву. Идет девушка. «Вы что, такая жара, а вы в противогазе?» – «Я комсомолец, не могу без трудностей».
– Молодцом, молодое племя! – воскликнул Остап.
Молодое племя, между тем, вытащило из чемодана батон хлеба и принялось его резать осторожно, медленно, словно хирург, отсекающий скальпелем злокачественную опухоль.
«Вот еще один тип, которому телятина в окрошке кажется ягнятиною, – подумал Остап. – Купидон цигейской породы!»
– Профессор, – Шашкин плутовато улыбнулся, – ваша очередь.
– Ну что ж, извольте. – Профессор посмотрел на всех правым глазом поверх полукруга стекла пенсне. – Политические тоже?
– Любые, любые, – отмахнулся Остап. – Вас, гражданин профессор, уже не посадят – годы не те.
– Это верно, что не те... – профессор всплеснул старческими мелованными ладонями. – В мои годы только и остается, что рыбачить, а тем более сейчас! Рыбалка – разве может быть что-либо лучше?! Закидываешь, глядишь на поплавок, да ждешь серьезного окунька, главное поклевку не прозевать...
Белобрысый покатился со смеху.
– Это что, анекдот, профессор?
– Ах, анекдот! Сейчас расскажу... Александр Македонский, Юлий Цезарь и Наполеон Бонапарт присутствуют на параде на Красной площади. «Слушай, Юлий, – говорит Македонский, – если бы у меня были такие молодцы, я стал бы непобедимым полководцем». – «Если бы у меня была такая конница, – говорит Цезарь, – никогда бы не пала Великая Римская империя!» – «Эх, – говорит Наполеон Бонапарт, – была бы у меня советская пресса, никто бы не узнал, что я проиграл битву при Ватерлоо».