Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера
Шрифт:
На лице подпольного миллионера на самом деле лица не было. Ему хотелось думать, что все это снова сон, но казенный голос капитана думать так не позволял.
– Ну? Что ты нам расскажешь про город Магадан?!
– Какой еще город?!
– Колоться начали! Живо!
– Да, ей-бого, же...
– Копейку кто втихаря кроит? Папа Римский?! Кто расхищает социалистическую собственность? Пушкин?! Я и так все знаю! Отвечать!!!
Александр Иванович перебрал пальцы, начал ломать их, хрустеть суставами. «Вот
– Я...
– Разберемся! – заверил капитан.
– Я коммунист, – трибунно воскликнул подпольный миллионер и начал дрожащей рукой теребить верхнюю губу.
– Были коммунистом!
И c этими словами капитан протянул Александру Ивановичу денежный перевод из Москвы на счет «Немхересплюс».
– Кто стоит за этой конторой? Вы?
– Я не понимаю! – отвернувшись от следователя, буркнул подследственный.
– Не понимаешь? Может, тебе объяснить? Зачем стрекоча задал? Знаю зачем. Хотел, как эфир раствориться?! Не вышло?! А-а!
– Что вы от меня хотите? – Александр Иванович улыбнулся грустной улыбкой.
– Созна-аешься! – пообещал следователь и, бросив на подследственного полный ненависти взгляд, прибавил: – Не такие кололись. Тебе куда палец воткнуть, чтоб полилось?
– Я ничего не знаю.
– А ты знаешь, я тебе тысячу раз верю!!!
– Ей-бого же, я ничего не знаю!
– Короче. Кто стоит за этой конторой? Расколешься – будешь свободен, как сопля в полете!
– Запарили вы меня, товарищ капитан. Я же вам говорю, что ничего не знаю!
– Смени бас, грузило!
Тут эксконцессионер почувствовал себя так, точно его приперли нарами к сырой кирпичной стенке. Сперва капитан произвел свой коронный удар по челюсти, после которого глаза красномордого подхалима зажглись мириадами огней, затем чуть подушил подследственного, потом мягко ударил поддых и закончил экзекуцию смачной пощечиной и словами:
– Контра недобитая!
– Почему я должен знать о том, кто стоит за какой-то там конторой? Почему я? Может, это кто-то из вашего банка?
– Ты на кого, нюхач занюханный, батон крошишь?
– Я...
– Головка от коня!
– Я не не крошу.
– Как же не крошишь, когда крошишь?
– Я не нюхач занюханный, я гражданин Советской страны!
– Заморил ты меня. Тебе что, мало? Я вижу, что ты мозгов добавлять не хочешь!
Кульминацией допроса стала серия ударов в пах. Александр Иванович c глухим стуком свалился на пол. В ту самую минуту, когда в кабинет как бы случайно ввалился начальник ОГПУ Свистопляскин, Корейко очнулся.
– Ну, как тут у тебя? – без всяких церемоний спросил Свистопляскин.
– Да, заколебал меня этот гумозник!
– Так, так, – привычно сдвигая на лоб очки, пробормотал начальник ОГПУ и, сделав небольшую паузу, добавил со вздохом: – Так вот она какая, очередная контрреволюционная сволочь. В корень охреневает! И когда ж вы, гады, успокоитесь? Ведь бесполезно же. Бесполезно! Сколько вас в СЛОН, на Вишеру поотправляли... Ан нет, все равно лезут, вредят. Ни стыда, ни совести!
– Где у него совесть была, там выросло что-то. Он свою совесть еще в школе на тетрадки променял!
– Не колется, значит?
– Выплюнь слово из губы, козел подорванный! Очисти совесть! Тебе же лучше будет!
– Ба! ба! ба! – Свистопляскин расставил руки. – Слушай, а мне его портрет знаком! Не тот ли это тип, что рассказывал на площади возле шинка анекдот про товарища Сталина?
– Припоминаю, припоминаю... розоволицый хлопчик в каракулевой кепке. Нет, Роман Брониславович, не он.
– Он. Приглядись. Морда то ж красная!
– Не он. Тот был в вязаном кардигане.
– Ну да ладно! Разберемся опосля.
Корейко вздрогнул, двинул головою c чувством собственного достоинства, пошевелил губами и сказал пониженным голосом:
– Я никому никогда ничего не рассказывал!
– Чего это он у тебя все околицей уйкает? – сделал вопрос Свистопляскин.
– Мы его заставим говорить прямо, товарищ начальник!
– Нет, капитан, тут надо по-другому. Сам знаешь, заставь дурака в воду пердеть, так он туда и насерит... Ах ты ж стерва! – Свистопляскин стиснул зубы. – Ни хрена себе! Ведущую контору страны обворовывать мы могем, а признаваться не хотим?
– Я ничего не знаю!
– Ну, мы из тебя душу вытрясем!.. Вот что, Альберт, c кондачка мы это дело решать не будем. Давай-ка его сначала в камеру, так сказать, на обработку, а завтра, со свежачка, мы его вместе и допросим...
– Так и сделаем, товарищ начальник.
Вошел веселый лейтенант c вздернутым носом, залязгали наручники.
– На выход, собака! – приказал он. – По сторонам не смотреть!
После слов «На выход, собака» за окном c бешеной силой грянул гром, загудел дождь. Подпольному миллионеру ясно представилась неизбежность скорого конца. Прилипший к памяти постпервомайский сон начал сбываться...
Ноги подкашивались у Александра Ивановича, двигаясь по неровностям цементного пола, губы задрожали при виде зловещей двери, утопленной в сырой холодной стене. Дверь открылась тяжело, c душераздирающим скрежетом. Корейко втолкнули в огромную камеру, опоясанную сколоченными из толстого листвяка двухярусными нарами. Пол в камере был всячески заплеван. Слева от двери ютилась параша.
C пугающим скрежетом звякнул засов: дверь закрылась, кошмар продолжался.
– Ты на чем рога замочил? – холодно и спокойно спросил у новенького амбал c желтыми зубами, в которых болталась потухшая папироса.