Триумф Венеры. Знак семи звезд
Шрифт:
— На что ему приказывать? Он не догадывался о наших отношениях.
— У них могли быть свои счеты, денежные, например.
— Уверяю вас, я тут ни при чем. Барон тем более.
— Но почему он так упорно старался убедить меня в том, будто Яков Семенович покончил с собой?
— Ну, это просто. Во-первых, Панчулидзев просил сделать все возможное, чтобы в ходе расследования не всплыло его имя. Князь очень дорожит своей репутацией, у него много врагов. Во-вторых, мой муж опасался, что Панчулидзев, если вы станете с ним говорить, назовет мое имя. Тогда вы могли бы шантажировать барона,
— Черт-те что все вы обо мне думаете! — разозлился Иван Дмитриевич.
— Я могу идти? — спросила баронесса.
— Сначала скажите, что означает надпись на вашем медальоне.
— Не надо, господин Путилин! — взмолилась она. — Вы и так уже знаете про меня слишком много. Оставьте мне хотя бы эту тайну! Ей-Богу, вам она ни к чему. Хотите, на колени перед вами встану?
— Вы уж сегодня ночью вставали, хватит с меня!
— Я ведь и вправду любила Якова, мне тяжело говорить.
Ивану Дмитриевичу стало жаль ее. В конце концов, можно узнать и у другого человека. Некоторое время жалость боролась в нем с нетерпением — и одолела.
— Что ж, — сказал он, — будь по-вашему.
У жены были заплаканные глаза и довольный вид. Это свидетельствовало, что она успешно исполнила свою миссию. Надо думать, слова нашлись подходящие, и они с Шарлоттой Генриховной обе дали волю слезам.
— Где ты бродишь? — строго спросила жена.
Она больше не чувствовала себя здесь одинокой, никому не нужной и не интересной. Теперь она была при деле: по личной просьбе вдовы собирала заблудших гостей к поминальному столу. Поручение, видимо, казалось ей очень ответственным. Лицо у нее было серьезное, как у гимназистки первого класса, которой учитель доверил перед уроком вытереть доску.
— Шляешься где-то, совести у тебя нет, — сказала жена. — Вдова ждет, неловко. Иди садись, а я еще пройду по комнатам.
Когда Иван Дмитриевич вошел в столовую, гости только начинали рассаживаться. Он пристроился поближе к двери, возле Гнеточкиных. Кроме соседей и семьи Куколева-старшего, здесь были приказчики из куколевской конторы, сестра Шарлотты Генриховны с мужем, какие-то старички и старушки, трое приятелей покойного — все, как шепнула Нина Александровна, холостяки. Гречневая кутья мрачно серела на блюде. Рядом с вдовой стоял пустой стул, на столе — рюмка, тарелка, прибор для Якова Семеновича.
Гнеточкин ерзал на стуле, пытаясь заглянуть себе через плечо.
— Проверяю, — объяснил он, — есть ли тень. На поминках, у кого тени не будет, сам скоро помрет.
Тень была,
— Вот и ладно, — успокоился Гнеточкин. — А то еще гроб не по мерке сколотили, я вам говорил.
Иван Дмитриевич незаметно показал ему вынутый из кармана жетончик.
— Вещица вам знакома?
Гнеточкин даже не поглядел как следует, сразу заявил, что нет. Нет, и все дела. Никаких вопросов, хотя всякий на его месте поинтересовался бы, откуда, почему, какое к нему имеет отношение.
— Расползлись, как тараканы, — сказала жена, деловито присаживаясь рядом. — Прямо хоть в барабан бей, а то не соберешь.
— Устала? — посочувствовал Иван Дмитриевич.
Она уверенно, как свой человек в доме, стала накладывать ему кутью на тарелку.
Гнеточкины о чем-то взволнованно шептались. Иван Дмитриевич прислушался. Речь шла о том, что уже поздно, а утром с Джончиком гуляли рано, и нужно сказать Дарье, чтобы вывела его: ей все нужно говорить, сама ни в жизнь не догадается.
— Как я пойду? — терзался Гнеточкин. — Сейчас неудобно выходить из-за стола.
— Если ты не пойдешь, пойду я, — напирала его супруга.
— Маша, я прошу тебя! Неприлично…
— Что для тебя важнее: приличия или что Джончик страдает?
— Хорошо, хорошо, но не сейчас. Чуть позже.
— И скажи Дарье гулять не меньше часа.
— Тсс-с!
Поднялась Нина Александровна с рюмкой в руке.
— Спасибо вам, гости дорогие, что пришли разделить наше горе и помянуть нашего Якова Семеновича, пусть земля ему будет пухом…
Выпили молча, не чокаясь. Некоторое время царила тишина, лишь ложки деликатно скребли по тарелочкам с кутьей. Вскоре, однако, то тут, то там начали всплескивать разговоры, через четверть часа ровный застольный гул наполнил комнату. Гнеточкин укромно выскользнул из-за стола и спустя пять минут вернулся. Тогда Иван Дмитриевич, страдальчески морщась, шепнул жене:
— Что-то живот схватило. Схожу домой, заодно Ванечку проведаю.
Вставая, он поймал на себе несколько заинтересованных взглядов. Кое-кто за этим столом следил за ним неотступно. Две-три пары глаз и ушей ловили каждое его движение, каждое сказанное им слово.
Он вышел на лестницу. Мимо, натягивая поводок и волоча за собой Дарью, пронесся Джончик. Хлопнула дверь подъезда. Иван Дмитриевич поднялся на третий этаж, но позвонил не к себе, а к Гнеточкиным. Никто, как и предполагалось, не открыл. Он достал из кармана свой чехольчик. Двенадцать Фомкиных тезок со звоном выпорхнули из кожаного гнезда. Вожак летел впереди, хищно поблескивая стальным клювом.
Гнеточкин был гравер Академии художеств, но работал и на дому. Его домашняя мастерская напомнила Ивану Дмитриевичу кабинет доктора Фауста, разве что череп на столе отсутствовал. Зато на полках стояли алхимическне реторты, скляночки с разноцветными жидкостями, лежали разной формы резцы, похожие на инструменты для пыток, медные доски и просто слитки меди, приготовленные, казалось, для того, чтобы переплавить их в золото на колдовском тигле, чье подобие также имелось в этой комнате. В центре ее возвышался гравировальный станок, рядом блестела собачья плошка.
На столе аккуратно стопой громоздились папки с листами готовых оттисков. Иван Дмитриевич взял верхнюю, развязал тесемки. Посмотрел один лист, второй, пятый, десятый. Все было гравировано с картин, изображавших самые причудливые развалины. Полный набор, на любой вкус. Руины рыцарских замков и языческих капищ Греции и Рима, зияющие проломами крепостные стены, рухнувшие в воду мосты, опенышки триумфальных арок, полуразвалившиеся чайные павильоны и садовые беседки, а то и вовсе только замшелые камни или одинокая, перевитая плющом колонна. Но на каждой гравюре где-нибудь сбоку обязательно имелась горсточка человечьих костей и череп.