Триумф Венеры. Знак семи звезд
Шрифт:
Та половина жизни князя, вернее, треть или даже четверть жизни, которую он проводил дома, обрисовалась быстро. Князь был человек светский, семейными обязанностями не обремененный, как, впрочем, и служебными — время от времени посещал парады на Марсовом поле и стрельбы на Волковом. Изредка бывал на маневрах, предпочитая кавалерийские. Днем он ездил с многочисленными визитами, вечером часок-другой отдыхал у себя, а ночь проводил в гостях или в Яхт-клубе, за игрой. Возвращался под утро. Иногда привозил женщин.
Накануне князь появился дома около восьми часов вечера, два часа спал, затем отправился в Яхт-клуб. Уезжал он всегда на своих лошадях, но без берейтора, а обратно нанимал извозчика. Кучера сразу же отпускал. Тот, вернувшись, шел спать; кухонный мужик, его сожитель, уже спал, а берейтор и повар еще с ужина ушли к семьям.
Из Яхт-клуба князь возвратился в пятом часу утра, как обычно. Швейцара он не держал, ключ от парадного носил при себе. Камердинер, обязанный ждать приезда барина, помог ему раздеться, проверил, заперто ли парадное (было заперто), и лег в своей каморке. Ночью ни шума, ни криков не слыхал.
— Пьяный был? — спросил Иван Дмитриевич.
— Господь с вами! В рот не брал.
— Да не ты. Барин.
— Чуток попахивало.
Оставшись наедине с Певцовым, Иван Дмитриевич изложил ему свои сомнения. С верхнего этажа в квартиру попасть никак нельзя, это проверено. Замок на парадном не взломан, черный ход закрыт, в окнах все стекла целы. Каким образом убийцы проникли в дом?
— Князя убили не простые воры, — сказал Певцов. — У них все было предусмотрено заранее. Как-нибудь ночью подкрались к двери, натолкали в скважину воску и по слепку сработали ключ. Надо послать людей по слесарням. Кто-то из мастеров может припомнить заказчика.
Взвыли дверные петли, жандармский унтер Рукавишников, шагнув к Певцову, доложил:
— Согласно вашего приказания… Вот! — И протянул серебряную мыльницу с вензелем фон Аренсберга, найденную при обыске у камердинера.
— Видите! — возликовал Певцов. — Спер, шельма, под шумок! Убийцы не за тем приходили.
Камердинер, вновь призванный на допрос, плакал, валялся в ногах и божился неведомо в чем.
— Перестань реветь! — гаркнул Иван Дмитриевич. — Отвечай, зачем князь велел разбудить себя в половине девятого?
— Бес попутал! — рыдал камердинер. — Ничего не знаю!
Позвали кучера. Тот поклялся, что никто ему не приказывал с утра подавать лошадей.
— Князь кого-то ждал к себе, — заключил Певцов, и это была его первая мысль, с которой Иван Дмитриевич мог согласиться.
— К половине девятого или к девяти покойный ожидал какого-то визитера, — повторил Певцов, считая, видимо, что его проницательность не вполне оценили. — Вы поняли? А сейчас я откланяюсь и начну действовать по своему плану.
Вскоре после отъезда Певцова в Миллионную явился Левицкий, тайный агент Ивана Дмитриевича. Захудалый смоленский помещик, выдававший себя за побочного потомка королей Речи Посполитой, он какими-то загадочными путями проникал в Яхт-клуб, где играл в карты, одновременно прислушиваясь к разговорам титулованных партнеров и тех, кто сидел за соседними столами. За это Левицкий исправно получал деньги из секретных фондов сыскной полиции. Разумеется, их ему не хватало, и он вдобавок шулерствовал с негласного позволения Ивана Дмитриевича, который вообще-то шулеров преследовал беспощадно — в юности сам от них пострадал: проиграл в «хрюшки» казенные восемь рублей и едва, наивный птенец, не застрелился. Но для Левицкого, учитывая особенности его партнеров, Иван Дмитриевич делал исключение.
Время от времени тот предпринимал попытки сократить дистанцию между собой и своим начальником: как бы невзначай сбивался на дружеский тон, в разговоре начинал крутить Ивану Дмитриевичу пуговицу на сюртуке, заезжал к нему на квартиру, когда хозяина не было дома, пил чай с его женой и рассказывал ей светские новости, словом, из агента надеялся стать конфидентом. Всякий раз, получив щелчок по носу, он эту надежду не терял и лишь окрашивал ее в новые цвета.
Тут же, в гостиной, на обороте ресторанного счета Левицкий составил реестр дам, бывших в связи с фон Аренсбергом за последние два года. Реестр вышел довольно длинен, но нельзя сказать, чтобы сильно порадовал Ивана Дмитриевича. Поскольку Левицкий основывался, главным образом, на случайных встречах с князем и его же мимолетных обмолвках, большинство дам он охарактеризовал таким образом, что разыскать их в огромном городе было едва ли возможно. Например: блондинка, вдова, любит тарталетки с гусиной печенкой. Или: рыжая еврейка, имеет той же масти пуделя по кличке Чука. Или так: пухленькая, при ходьбе подпрыгивает (видел со спины). А то и вовсе написана совершеннейшая бестолковщина: «Была девицей». И все!
— Ты что это мне тут понаписал! — разорался Иван Дмитриевич. — За что я тебе деньги-то плачу! А?
— А вот же, вот! — говорил Левицкий, тыча холеным ногтем в самый низ реестра.
Действительно, под номером девятым и последним значилась некая госпожа Стрекалова, жена чиновника Межевого департамента, имевшая даже адрес. Написано было: «Кирочная улица, дом неизвестен». Левицкий сказал, что князь познакомился с ней осенью, во время гуляния на Крестовом острове. Когда они вдвоем качались на качелях, а муж дожидался внизу, покойный назначил ей первое свидание. С тех пор, если у него и были другие увлечения, то мимолетные.
— А эти? — Иван Дмитриевич прошелся пальцем по остальным номерам реестра.
— Так вы же сами велели за два года, — сказал Левицкий.
Иван Дмитриевич прикинул, что с осени любовь и ревность хозяйки рыжего пуделя или охотницы до тарталеток с печенкой должны были утратить убойную силу, как пуля на излете. И все-таки для очистки совести он решил поинтересоваться, кто из этих дам посещал княжескую спальню и, следовательно, мог знать про сонетку.
Левицкий резонно заметил, что князь как дипломат и человек общества очень пекся о своей репутации, к тому же и карьера его была далеко не закончена. То есть он мог изредка привезти к себе номер, скажем, третий, но лишь ночью и будучи в порядочном подпитии, когда забывается всякая осторожность, а вообще-то навещал своих пассий на дому.
Пригласили княжеского кучера, и тот сказал, что да, было дело под Полтавой, возил он барина в Кирочную улицу, в дом, где внизу зеленная лавка.
— Межевые чиновники часто отлучаются из Петербурга, — шепнул Левицкий.
Попутно выяснилось, что княжеский камердинер прежде служил там же, в Кирочной, и лишь месяц назад занял нынешнее место.
— До него Федор был, — сказал кучер. — Хороший лакей, беда пить стал. Впьяне китайские чашки побил. Лучший фрак у барина во дворе развесил, чтоб ветерком продуло, и аккурат под вороньим гнездом… Да он вчера приходил, Федор-то, жалованье просил недоплаченное. Ну, барин ему тот фрак с чашками и припомнили. А как же! Нашему брату спускать нельзя…