Триумфальная арка
Шрифт:
Через несколько минут она опять заговорила.
— Свет… слишком много света… слепит глаза… Равик подошел к окну, опустил штору и плотно затянул портьеры. В комнате стало совсем темно.
Он сел у изголовья кровати.
Жоан слабо пошевелила губами.
— Как долго это тянется… как долго… ничто уже не помогает, Равик.
— Еще две-три минуты — и тебе станет легче. Она лежала спокойно. Мертвые руки простерлись на одеяле.
— Мне надо тебе… многое… сказать…
— Потом, Жоан…
— Нет, сейчас… а то не останется времени… Многое объяснить…
— Я
— Знаешь?
— Мне так кажется.
Волны судорог. Равик видел, как они пробегают по ее телу. Теперь уже обе ноги были парализованы. Руки тоже. Только грудь еще поднималась и опускалась.
— Ты знаешь… я всегда только с тобой…
— Да, Жоан.
— А все остальное… было одно… беспокойство.
— Да, я знаю…
С минуту она лежала молча. Слышалось лишь ее тяжелое дыхание.
— Как странно… — сказала она очень тихо. — Странно, что человек может умереть… когда он любит…
Равик склонился над ней. Темнота. Ее лицо. Больше ничего.
— Я не была хороша… с тобой… — прошептала она.
— Ты моя жизнь…
— Я не могу… мои руки… никогда уже не смогут обнять тебя…
Она пыталась поднять руки и не смогла.
— Ты в моих объятиях, — сказал он. — И я в твоих.
На мгновение Жоан перестала дышать. Ее глаза словно совсем затенились. Она их открыла. Огромные зрачки. Равик не знал, видит ли она его.
— Ti amo, [28] — произнесла она.
Жоан сказала это на языке своего детства. Она слишком устала, чтобы говорить на другом. Равик взял ее безжизненные руки в свои. Что-то в нем оборвалось.
— Ты вернула мне жизнь, Жоан, — сказал он, глядя в ее неподвижные глаза. — Ты вернула мне жизнь. Я был мертв, как камень. Ты пришла — и я снова ожил.
— Mi ami? [29]
Так спрашивает изнемогающий от усталости ребенок, когда его укладывают спать.
28
Люблю тебя (итал.)
29
Ты любишь меня? (итал.)
— Жоан, — сказал Равик. — Любовь — не то слово. Оно слишком мало говорит. Оно — лишь капля в реке, листок на дереве. Все это гораздо больше…
— Sono stata… sempre con te… [30]
Равик держал ее руки, уже не чувствовавшие его рук.
— Ты всегда была со мной, — сказал он, не заметив, что вдруг заговорил по-немецки. — Ты всегда была со мной, любил ли я тебя, ненавидел или казался безразличным… Ты всегда была со мной, всегда была во мне, и ничто не могло этого изменить.
30
Я всегда была с тобой (итал.)
Обычно они объяснялись на взятом взаймы языке. Теперь впервые, сами того не сознавая, они говорили каждый на своем. Словно пала преграда, и они понимали друг друга лучше, чем когда бы то ни было…
— Baciami. [31]
Он поцеловал горячие, сухие губы.
— Ты всегда была со мной, Жоан… всегда…
— Sono stata… perdita… senza di te. [32]
— Неправда, это я без тебя был совсем погибшим человеком. В тебе был весь свет, вся сладость и вся горечь жизни. Ты мне вернула меня, ты открыла мне не только себя, но и меня самого.
31
Поцелуй меня (итал.)
32
Без тебя… я погибла (итал.)
Несколько минут она лежала безмолвно и неподвижно. Равик также сидел молча. Ее руки и ноги застыли, все в ней омертвело, жили одни лишь глаза и губы; она еще дышала, но он знал, что дыхательные мышцы постепенно захватываются параличом; она почти не могла говорить и уже задыхалась, скрежетала зубами, лицо исказилось. Она боролась. Шею свело судорогой. Жоан силилась еще что-то сказать, ее губы дрожали. Хрипение, глубокое, страшное хрипение, и наконец крик:
— Помоги!.. Помоги!.. Сейчас!..
Шприц был приготовлен заранее. Равик быстро взял его и ввел иглу под кожу… Он не хотел, чтобы она медленно и мучительно умирала от удушья. Не хотел, чтобы она бессмысленно страдала. Ее ожидало лишь одно: боль. Ничего, кроме боли. Может быть, на долгие часы…
Ее веки затрепетали. Затем она успокоилась. Губы сомкнулись. Дыхание остановилось. Равик раздвинул портьеры и поднял штору. Затем снова подошел к кровати. Застывшее лицо Жоан было совсем чужим.
Он закрыл дверь и прошел в приемную. За столом сидела Эжени. Она разбирала папку с историями болезней.
— Пациент из двенадцатой палаты умер, — сказал он.
Эжени кивнула, не поднимая глаз.
— Доктор Вебер у себя?
— Кажется, да.
Равик вышел в коридор. Несколько дверей стояли открытыми. Он направился к кабинету Вебера.
— Номер двенадцатый умер, Вебер. Можете известить полицию.
Вебер даже не взглянул на него.
— Теперь полиции не до того.
— То есть?
Вебер указал на экстренный выпуск «Матэн».
Немецкие войска вторглись в Польшу.
— Война будет объявлена еще сегодня. У меня сведения из министерства.
Равик положил газету на стол.
— Вот как все обернулось, Вебер…
— Да. Это конец. Бедная Франция!..
Равик сидел и молчал, ощущая вокруг себя какую-то странную пустоту.
— Это больше, чем Франция, Вебер, — сказал он наконец.
Вебер в упор посмотрел на него.
— Для меня — Франция. Разве этого мало?
Равик не ответил.
— Что вы намерены делать? — спросил он после паузы.