Триумфальная арка
Шрифт:
— Я записал, — сказал Равик. — Не беспокойся. Я все записал.
Он кивнул Эжени — пора было приступать к наркозу.
— Пусть мать сходит в полицию… Страховая компания обязана заплатить… — внезапно на лице у мальчика заблестели крупные капли пота, словно его спрыснули водой. — Если вы отнимете ногу, они заплатят больше, чем… если… она останется и не будет сгибаться…
Глаза потонули в синевато-черных кругах, грязными лужицами проступавших на коже.
Мальчик застонал и торопливо забормотал:
— Мать… не понимает… Она…
Силы изменили ему. Он начал кричать, глухо, сдавленно, словно в нем сидел какой-то истерзанный зверь.
— Что нового в мире, Равик? — спросила Кэт Хэгстрем.
— К чему вам это знать, Кэт? Думайте лучше о чем-нибудь более радостном.
— У меня такое ощущение, будто я здесь уже много недель. Все осталось так далеко, точно затонуло.
— Ну и пусть себе затонуло. Не тревожьтесь.
— Не могу. Страшно. Все чудится, будто эта комната — одинокий ковчег, и окна уже захлестывают волны потопа. Что нового в мире, Равик?
— Ничего нового, Кэт. Мир неутомимо готовится к самоубийству, но ни за что не хочет признаться себе в этом.
— Война?
— Все знают, что будет война. Неизвестно только когда. Все ждут чуда. — Равик усмехнулся. — Никогда еще во Франции и в Англии не было так много государственных деятелей, верящих в чудеса. И никогда еще их не было так мало в Германии.
Кэт помолчала.
— Неужели возможна война? — спросила она.
— Да… Мы все никак не можем поверить, что она в конце концов разразится. Все еще считаем ее невозможной и ничего не предпринимаем для самозащиты… Вам больно, Кэт?
— Не очень. Терпимо. — Она поправила подушку под головой. — Равик, мне так хочется уехать от всего этого.
— Да… — ответил он неуверенно. — Кому же из нас не хочется?
— Если выберусь отсюда, поеду в Италию. В Фьезоле. Там у меня тихий старый дом с садом. Хочу пожить там немного. Теперь в Фьезоле еще, пожалуй, прохладно. Бледное весеннее солнце. В полдень на южной стене дома появляются первые ящерицы. Вечером из Флоренции доносится перезвон колоколов. А ночью сквозь кипарисы видны луна и звезды. В доме есть книги и большой камин. Перед ним деревянные скамьи, можно посидеть у огонька. В камине специальный держатель для стакана, чтобы подогревать вино. И совсем нет людей. Только двое стариков, муж и жена. Следят за порядком. Она посмотрела на Равика.
— Все это, конечно, соблазнительно, — сказал он. — Покой, камин, книги, тишина… Прежде в этом видели одно мещанство. Теперь это мечты о потерянном рае.
Она кивнула.
— Поживу там немного. Несколько недель. А может, и несколько месяцев. Не знаю. Хочу успокоиться. Потом вернусь в Париж, а затем и в Америку.
В коридоре послышался звон посуды — пациентам разносили ужин.
— Лучшего и не придумаешь, Кэт.
— Смогу я иметь детей, Равик? — помедлив, спросила она.
— С этим вам придется немного подождать. Сначала нужно как следует набраться сил.
— Я не о том. Оправлюсь ли я вообще когда-нибудь? После такой операции… Вы не… — у нее перехватило дыхание.
— Нет, — сказал Равик. — Мы ничего не вырезали. Ничего.
— Вот это я и хотела узнать.
— Но потребуется еще много времени, Кэт. Нужно, чтобы весь ваш организм обновился.
— Не важно, сколько потребуется времени. — Она откинула волосы со лба. Перстень на ее руке сверкнул в полумраке. — Не правда ли, глупо, что я об этом спрашиваю? Особенно сейчас…
— Нисколько. Такие вопросы задаются очень часто. Чаще, чем вы думаете.
— Мне вдруг все здесь надоело. Хочу вернуться домой и выйти замуж. По-настоящему, по-старомодному. И детей хочу иметь, и совсем успокоиться, и славить Господа, и радоваться жизни.
Равик смотрел в окно. Над крышами разлился яростный багрянец заката. Огни реклам тонули в нем, как обескровленные тени.
— Мои мечты вам, наверно, кажутся нелепыми. Ведь вы знаете обо мне все.
— Слова Кэт прозвучали где-то у него за спиной.
— Вы ошибаетесь, Кэт. Вы ошибаетесь.
Жоан Маду пришла в четыре утра. Равик проснулся, услыхав, как отворилась дверь. Он спал и не ждал ее. Она пыталась протиснуться в дверь с огромной охапкой хризантем. Лица ее не было видно. Он видел лишь смутный силуэт и крупные белые цветы.
— Откуда это? — спросил он. — Целый лес хризантем. Бог мой, что это такое?
Жоан пронесла цветы через дверь и с размаху бросила их на постель. Хризантемы были влажными и холодными. Листья остро пахли осенью и землей.
— Подарок, — сказала она. — С тех пор как мы познакомились, я стала получать подарки.
— Убери цветы. Я еще не умер. Лежать под цветами, да еще под хризантемами… Добрая старая кровать отеля «Энтернасьональ» стала похожей на гроб.
— Нет! — Жоан порывисто схватила цветы и сбросила на пол. — Не смей так шутить! Не смей!
Равик посмотрел на нее. Он совсем забыл, при каких обстоятельствах они впервые узнали друг друга.
— Забудь обо всем, что я сказал! Я не хотел сказать ничего плохого.
— Никогда не позволяй себе этого. Даже в шутку. Обещаешь?
Ее губы дрожали.
— Послушай, Жоан… Неужели это действительно так напугало тебя?
— Да. Больше чем напугало. Я сама не знаю, что со мной.
Равик встал.
— Никогда не буду с тобой так шутить. Теперь ты довольна?
Она кивнула.
— Не пойму, в чем дело, но для меня это просто невыносимо. Будто чья-то рука тянется за мной из темноты. Этот страх… безотчетный страх, словно что-то меня подстерегает. — Она прижалась к нему. — Защити меня.
Равик обнял ее.
— Не бойся… Я защищу тебя.
Она снова кивнула.
— Ты ведь все можешь…
— Еще бы, — сказал он голосом, полным грустной иронии, вспоминая Кэт Хэгстрем. — Могу… конечно же, могу…
Она сделала слабое движение.
— Я приходила вчера…