Триумфальная арка
Шрифт:
Равик поднялся и стал одеваться. Не терять независимости. Все начиналось с потери независимости уже в мелочах. Не обращаешь на них внимания — и вдруг запутываешься в сетях привычки. У нее много названий. Любовь — одно из них. Ни к чему не следует привыкать. Даже к телу женщины.
Он не запер дверь на ключ. Если Жоан придет, она его не застанет. Захочет — побудет здесь, подождет. С минуту он колебался, не оставить ли записку. Но лгать не хотелось, а сообщать, куда он пошел, — тоже.
Равик вернулся около
Жоан не было. Равик именно этого и ожидал. Но комната показалась ему более пустой, чем обычно. Приходила ли она сюда? Он осмотрелся, отыскивая следы ее пребывания, но ничего не обнаружил.
Равик позвонил горничной. Вскоре она пришла.
— Я хотел бы позавтракать, — сказал он.
Она посмотрела на него, но ничего не сказала. Впрочем, ему и не хотелось расспрашивать ее.
— Кофе и рогалики, Ева.
— Сейчас принесу, мсье Равик!
Он посмотрел на кровать. Если бы Жоан зашла, она вряд ли легла бы в разворошенную, пустую постель. Странно, как все, к чему прикасается тело — постель, белье, даже ванна, — лишившись человеческого тепла, мгновенно мертвеет. Утратив тепло, вещи становятся отталкивающими.
Равик закурил сигарету. Жоан могла предположить, что его вызвали к пациенту. Но тогда он оставил бы записку. Внезапно он почувствовал себя идиотом, — хотел сохранить независимость, а поступил бестактно. Бестактно и глупо, как восемнадцатилетний мальчишка, который тщится что-то доказать самому себе. В таком поведении, пожалуй, больше зависимости, чем если бы он остался и ждал.
Девушка принесла завтрак.
— Сменить вам постель? — спросила она.
— Зачем?
— А вдруг вы захотите еще поспать? В свежеубранной постели лучше спится.
Она равнодушно посмотрела на него.
— Ко мне кто-нибудь заходил? — спросил он.
— Не знаю. Я пришла только в семь.
— Ева, — сказал Равик. — Что вы испытываете, застилая каждое утро десяток чужих постелей?
— Это еще полбеды, мсье Равик. Лишь бы господа не требовали ничего другого. Но попадаются такие, которые желают большего, хотя парижские бордели совсем недороги.
— Утром туда не пойдешь, Ева. А иные мужчины по утрам особенно прытки.
— И особенно старики. — Она пожала плечами. — Не согласишься — потеряешь чаевые, вот и все. А то еще начнут жаловаться на тебя по любому поводу — то комната плохо прибрана, то ты им нагрубила. И все это, конечно, со злости. Тут ничего не поделаешь. Такова жизнь.
Равик достал кредитку.
— Вот что, Ева, сегодня мы чуть-чуть облегчим свою жизнь… Купите себе шляпку. Или шерстяную кофточку.
Глаза Евы оживились.
— Благодарю вас, мсье Равик. День начинается неплохо. Так мне потом сменить вам постель?
— Пожалуй.
Ева посмотрела на него.
— А эта дама очень интересна, — сказала она. — Дама, которая ходит теперь к вам.
— Еще слово, и я отберу у вас деньги. — Равик подтолкнул Еву к двери. — Старые эротоманы уже ожидают вас. Не заставляйте их разочаровываться.
Он сел и принялся за еду. Завтрак был невкусный. Он поднялся и продолжал есть стоя: казалось, так будет вкуснее.
Над крышами всплыло красное солнце. Отель проснулся. Старик Гольдберг, проживавший этажом ниже, начал свой обычный утренний концерт. Он кашлял и кряхтел, словно у него было не два, а целых шесть легких. Эмигрант Визенхоф, насвистывая парадный марш, распахнул окно. Наверху зашумела вода. Захлопали двери. Только у испанцев все было тихо. Равик потянулся. Ночь прошла. Разлагающая душу темнота исчезла. Он решил побыть несколько дней наедине с самим собой.
С улицы доносились выкрики мальчишек-газетчиков. Они сообщали утренние новости: столкновения на чешской границе, немецкие войска у границы Судетов, мюнхенское соглашение под угрозой.
XI
Мальчик не кричал. Он молча широко раскрытыми глазами смотрел на врачей. Ошеломленный случившимся, он еще не чувствовал боли. Равик взглянул на расплющенную ногу.
— Сколько ему лет? — спросил он мать.
— Что вы сказали? — непонимающе переспросила она.
— Сколько ему лет?
Женщина в платке беззвучно шевелила губами.
— Нога! — проговорила она наконец. — Нога! Это был грузовик…
Равик начал выслушивать сердце.
— Он уже болел чем-нибудь раньше?
— Нога! — проговорила женщина. — Ведь это его нога!
Равик выпрямился. Сердце пострадавшего билось учащенно, как у птицы, но это не внушало опасений. «Во время наркоза надо будет понаблюдать за этим истощенным рахитичным пареньком», — решил Равик. Каждая минута была дорога — размозженную ногу густо облепила уличная грязь.
— Ногу отнимут? — спросил мальчик.
— Нет, — сказал Равик, зная, что ампутация неизбежна.
— Лучше отнимите, а то она все равно не будет сгибаться.
Равик внимательно посмотрел на старчески умное лицо мальчика. На нем все еще не было заметно признаков боли.
— Там видно будет, — сказал Равик. — Сейчас надо тебя усыпить. Это очень просто. Не бойся. Все будет в порядке.
— Минуточку, мсье. Номер машины FO-2019. Будьте добры, запишите и дайте матери.
— Что? Что ты сказал, Жанно? — испуганно спросила мать.
— Я запомнил номер. Номер машины FO-2019. Я видел его совсем близко. Шофер ехал на красный свет. Виноват шофер. — Мальчик начал задыхаться. — Страховая компания должна нам заплатить… Номер…