Триумфальная арка
Шрифт:
Равик ничего не ответил.
— И кажется, будто тебе все надоело и ты подумываешь о том, чтобы бросить меня.
Равик взглянул на нее с затаенной нежностью.
— Пусть это тебя не тревожит, Жоан. Никогда. Придет время, и ты первая бросишь меня. Это бесспорно.
Она резким движением поставила рюмку на столик.
— Что за ерунда! Я никогда тебя не брошу. Что ты мне пытаешься внушить?
Глаза, подумал Равик. В них словно молнии сверкают. Нежные красноватые молнии,
— Жоан, — сказал он. — Я тебе ничего не хочу внушать. Лучше расскажу тебе сказку про волну и утес. Старая история. Старше нас с тобой. Слушай. Жила-была волна и любила утес, где-то в море, скажем, в бухте Капри. Она обдавала его пеной и брызгами, день и ночь целовала его, обвивала своими белыми руками. Она вздыхала, и плакала, и молила: «Приди ко мне, утес!» Она любила его, обдавала пеной и медленно подтачивала. И вот в один прекрасный день, совсем уже подточенный, утес качнулся и рухнул в ее объятия.
Равик сделал глоток.
— Ну и что же? — спросила Жоан.
— И вдруг утеса не стало. Не с кем играть, некого любить, не о ком скорбеть. Утес затонул в волне. Теперь это был лишь каменный обломок на дне морском. Волна же была разочарована, ей казалось, что ее обманули, и вскоре она нашла себе новый утес.
— Ну и что же? — Жоан недоверчиво глядела на него. — Что из этого? Утес должен оставаться утесом.
— Волны всегда так говорят. Но все подвижное сильнее неподвижного. Вода сильнее скалы.
Она сделала нетерпеливый жест.
— При чем тут мы с тобой? Это же только сказка, выдумка. Или ты снова смеешься надо мной? Уж если на то пошло, бросишь меня ты! Безусловно.
— Это будут твои последние слова перед тем, как ты меня оставишь, — сказал Равик и рассмеялся. — Ты скажешь, что именно я бросил тебя. И приведешь немало доводов… И сама поверишь в них… И будешь права перед древнейшим судом мира — природой.
Он подозвал кельнера.
— Можно купить эту бутылку кальвадоса?
— Вы хотите взять ее с собой?
— Если позволите.
— Мсье, у нас это не положено. Мы навынос не торгуем…
— Спросите хозяина.
Кельнер вернулся с газетой. Это была «Пари суар».
— Хозяин согласен сделать для вас исключение, — объявил он, воткнул пробку и завернул бутылку в «Пари суар», предварительно сунув спортивное приложение в карман. — Вот, мсье, пожалуйста! Лучше держать в темном прохладном месте. Это кальвадос с фермы деда нашего хозяина.
— Отлично.
Равик расплатился. Он взял бутылку и принялся ее рассматривать.
— Побудь с нами, солнечное тепло. Долгим жарким летом и голубой осенью ты согревало яблони в старом, запущенном нормандском саду. А сейчас мы в тебе так нуждаемся…
Они вышли на улицу. Начался дождь. Жоан остановилась.
— Равик! Ты любишь меня?
— Да, Жоан. Больше, чем ты думаешь.
Она прижалась к нему.
— Иной раз в это трудно поверить…
— Почему же? Разве я стал бы тогда рассказывать тебе такие сказки?
— Я охотнее послушала бы другие.
Он смотрел сквозь завесу дождя и улыбался.
— Жоан, любовь — не зеркальный пруд, в который можно вечно глядеться. У нее есть приливы и отливы. И обломки кораблей, потерпевших крушение, и затонувшие города, и осьминоги, и бури, и ящики с золотом, и жемчужины… Но жемчужины — те лежат совсем глубоко.
— Об этом я ничего не знаю. Любовь — это когда люди принадлежат друг другу. Навсегда.
Навсегда, подумал он. Старая детская сказка. Ведь даже минуту и ту не удержишь!
Жоан застегнула пальто.
— Хочу, чтобы наступило лето, — сказала она. — Никогда еще я так не ждала его, как в этом году.
Она достала из шкафа черное вечернее платье и бросила на кровать.
— Как я его иной раз ненавижу, это вечное черное платье! Вечная «Шехерезада»! Всегда одно и то же!.. Одно и то же!
Равик взглянул на нее, но ничего не сказал.
— Неужели ты не понимаешь? — спросила она.
— Очень даже понимаю…
— Почему же ты не заберешь меня оттуда, дорогой?
— Куда?
— Да хоть куда-нибудь! Куда угодно!
Равик взял со стола принесенную бутылку кальвадоса и вытащил пробку. Потом достал рюмку и налил ее дополна.
— Возьми, — сказал он. — Выпей.
Жоан отказалась.
— Не поможет. Иной раз пьешь, и не помогает. Часто вообще ничего не помогает. Сегодня вечером мне не хочется идти туда, к этим идиотам.
— Тогда оставайся.
— А потом?
— Позвонишь и скажешь, что больна.
— Но ведь завтра-то придется пойти. Так ведь еще хуже.
— Ты можешь проболеть несколько дней.
— Ничего от этого не изменится. — Она посмотрела на него. — Что со мной? Что со мной, любимый?.. Может быть, дождь? Или эта промозглая мгла? Иной раз кажется, будто лежишь в гробу. Тонешь в серых предвечерних часах. Только что в этом маленьком ресторане я забыла обо всем, я была счастлива с тобой… Зачем ты заговорил о том, что люди покидают друг друга? Ничего не хочу об этом знать, ничего не хочу слышать! Это нагоняет тоску, вдруг возникают беспокойные видения, хочется куда-то бежать… Я знаю, ты не хотел сказать ничего плохого, но мне больно. Очень больно. А тут еще дождь и темнота. Тебе это не знакомо. Ты сильный.