Тривселенная
Шрифт:
— Ариман! — крикнул я так, что холм, как мне показалось, зашатался.
— Если бы я знала… — еще раз сказала женщина, не услышавшая и крика.
Нужно спуститься, — подумал я. — Вниз — легко.
Но это оказалось трудно. Невозможно. Я сделал шаг и, опуская ногу на трявяной покров, понял, что не должен был этого делать, потому что…
Я оказался в другом месте и в другое время.
Где и когда?
Я так и не узнал этого, потому что проснулся.
Глава вторая
Я оделся —
«Опять собака Арнштейна спать не давала, — эта мысль витала над домом соседа справа. — Если у нее нет имени, это еще не значит, что можно беспокоить честных людей».
Ерунда, — подумал я, — Арнштейны потому и не нарекают своего пса никаким именем, что не хотят давать ему слишком большой воли. Только оборотней мне здесь недоставало для полного счастья.
«Тася, я тебя люблю, вернись!» — это был вопль души, почти осязаемый, он висел высоко над домом соседа слева. Еще немного страсти, мысль действительно материализуется, и бедовая Тася, покинувшая ночью своего влюбленного мужа, конечно, вернется, домой, но нужно ли это им обоим? Наверняка бедняга Офер не выдержит напряжения — он и сейчас на грани, — и кто тогда станет за ним ухаживать? Не Тася же, на самом деле, возвращенная, но не вернувшаяся!
А над домом напротив болталось, будто воздушный шар на привязи, простенькое, но почему-то не исполненное желание: чаю с молоком и плюшку. Нет, лучше булочку. Нет, плюшка по утрам — это в самый раз. А может, булочка вкуснее?
Да решись наконец, — подумал я, и на столе у соседа возникла большая чашка с чаем, а плюшка так и не появилась, потому что думали мы вразнобой, он хотел материального, вещественного, а мне достаточно было идеи, мысли о плюшке, и я насытился сразу, ощутил в желудке тяжесть еды и пошел вдоль домов, не отзываясь больше на мысленные призывы. Мне-то, в конце концов, какое дело?
Важных для меня мыслей не было во всем городе. Я обошел его, будто планету — пошел от дома на восток, а вернулся с запада, сделав полный круг. Должно быть, было еще рано: солнце недавно взошло и не очень-то охотно рвалось вверх. За то время, что понадобилось мне для утреннего путешествия, оно успело подняться до крыш и лежало на них подобно лентяю, не желающему встать с постели.
Небольшой городок. Здесь не было даже простого склейщика, умеющего приводить мысли в соответствие с реальными предметами. Неужели у них не случаются подобные казусы?
— Случаются, конечно, — произнес рядом со мной тонкий голос, и я, вздрогнув, обнаружил сидевшего на ступенях моего дома Ормузда. Мальчишка глядел на меня с откровенным удивлением, и я понял причину.
— Прости, — сказал я, присаживаясь рядом. — Я должен был поздороваться,
— Здравствуй, — кивнул Ормузд. — А почему ты подумал о склейщиках?
— Мне приснился сон, — объяснил я. — Мечта. Я точно знаю, что это мечта. Идеальный конечный результат. В реальной жизни ее нет. Может быть, нет для меня. Может быть, нет вообще. Я хочу знать. Хотя бы знать, понимаешь? С воображением у меня проблем нет, а вот со знанием…
— Со знанием у всех проблемы, — глубокомысленно заметил мальчик. — Послушай, может, войдем в дом? На свежем воздухе, слишком много чужих мыслей, а мне и своих достаточно.
Мы вошли — я впереди, мальчишка за мной — и прошли в кухню. Стол здесь был вполне вещественным — то ли дуб, то ли другое, столь же твердое дерево, — а все остальное еще не было создано и представлялось как бы в дымке, идеи вещей всегда выглядят не очень ясными, пока о них не подумаешь, как о реальных предметах.
Я подумал, и газовая плита с кипевшим на ней чайником стала четкой настолько, что я услышал, как булькают пузырьки воздуха. Естественно, меня отнесло в сторону, пришлось схватиться за дверной косяк, а то меня вынесло бы из кухни в прихожую. Ормузд хмыкнул, глядя, как я барахтаюсь, и сказал покровительственно:
— Со мной тоже первое время случалось… Дай руку.
— Вот еще, — сказал я возмущенно. — Сам.
Я снял с плиты чайник и прикрутил вентиль. Не то чтобы мне было жаль газа, но даже тихое шипение выводило меня сейчас из равновесия. В верхнем шкафчике — то ли дерево, то ли пластик, не поймешь — я обнаружил две большие фаянсовые чашки, натуральные, старые даже, они уже и не помнили, когда были простыми мыслями о чашках.
— С сахаром или без? — спросил я. Сахара в доме не было, а утруждаться мне не хотелось, и Ормузд это, конечно, понял.
— Люблю с сахаром, — заявил он.
— Я тоже, — сказал я. — А совесть у тебя есть? Я не могу все сразу.
Сахарница возникла на столе будто из ниоткуда, хотя я и видел — точнее, помнил, потому что такие вещи всегда возникают сразу в памяти, отпечатываясь в матрице мира, — как Ормузд встал, подошел к низкому шкафу, что стоял у стены за столом, наклонился, открыл дверцу и взял с полки тяжелую посудину, полную тонкого сахараного песка.
— Насыпать или сам? — спросил этот наглец, и я наградил его таким взглядом, что, если бы я решился на материализацию, Ормузда отбросило бы к стене, а то и размазало бы по ней, как масло по хлебу.
Мальчик пожал плечами, взял у меня из руки чайник и налил чаю нам обоим.
— И нечего хорохориться, — сказал он назидательным тоном. — Живешь без году неделя, а туда же…
Я промолчал. Ормузд был прав, конечно. Спокойнее нужно быть. И к вещам относиться проще.
Чай прояснил мысли, но это были мысли первого круга, мысли-бабочки, быстрые и короткоживущие, из которых невозможно было даже сплести венок, не говоря о чем-то более существенном.
— Ты уже решил, что будешь делать? — спросил Ормузд, допив чай и вытерев губы ладонью.