Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932
Шрифт:
Насколько понимаю из Вашего письма, Вы являетесь также противником работы в профсоюзах и участия в парламентаризме [580] . Но тогда нас разделяет пропасть. Я марксист, а не бакунист. Я стою на почве действительности буржуазного общества, чтобы в нем самом найти силы и рычаги для его низвержения.
Вы противопоставляете завкомам, профсоюзам, парламентаризму советскую систему. На этот счет у немцев есть прекрасное двустишие: «Великолепная вещь — шелковый цилиндр, нужно только иметь его». У Вас не только нет Советов, но нет и моста к ним. Нет дороги к этому мосту. Нет тропинки к этой дороге. «Акцион» превратила Советы в фетиш, в надсоциальный призрак, в религиозный миф. Всякая мифология служит людям для того, чтоб скрывать свою слабость или, по крайней мере, утешать себя в ней. «Так как мы убийственно бессильны, так как мы ничего не можем сделать на заводах, так как у нас ничего
580
Троцкий оговорился. Следовало сказать: «противником работы в профсоюзах и в парламенте» или «противником работы в профсоюзах и участия в парламентах».
Нет, с этой политикой я не имею ничего общего. Разногласия у нас с Вами вовсе не насчет немецкого «закона» о завкомах, а насчет марксистских законов пролетарской революции.
13 сентября 1931 г.
Еще одна попытка объяснения
Товарищ Трэн!
Как я мог убедиться на основании переписки с Вами, а сейчас на основании бесед, Ваша мысль обращается все время не к вопросами программы и политики, а к отдельным эпизодам прошлого. Вы неутомимо и — простите — с пристрастием прокурора ищете чужие ошибки, думая таким образом уменьшить вес Ваших собственных. Раньше в переписке, а сейчас в беседе я несколько раз пытался перевести Вас с этого бесплодного, по-моему, пути на путь живых и актуальных вопросов революции, но Вы упорно настаиваете на своем. Продолжая традицию того периода, когда Вы стояли во главе французской партии, Вы продолжаете ото всех требовать признания своих ошибок. Я вынужден стать на ту почву, на которую Вы низводите наше политическое объяснение, чтобы раз навсегда подвести под некоторыми вопросами черту. Так как Вы оперируете в Ваших изысканиях отдельными мелкими эпизодами, датами, случайными разговорами и т. п. элементами, совершенно не поддающимися проверке, то я предпочитаю ответить Вам письменно.
Прежде всего я начну с «признания своих ошибок».
Да, в начале 1924 года я присоединил свою подпись, заочно, к тезисам Радека по поводу немецкой революции. Тезисы эти были ошибочны, правда, не так грубо ошибочны, как тезисы Коминтерна, — и оказались в противоречии со всем тем, что я писал и говорил до этих тезисов, во время их составления Радеком и после того. Я совершил несомненную ошибку. Но в этой ошибке не было ничего «принципиального». Пленум Исполкома Коминтерна [581] застиг меня больным, в деревне, в 40 километрах под Москвой. Радек сносился со мной по телефону, который в зимние дни действовал крайне плохо. На пленуме Радека травили. Он искал поддержки. Он заявил мне категорически, что в тезисах изложены те самые мысли, которые я развивал в своих речах и статьях, и что Пятаков уже подписал их. Он просил меня присоединить мою подпись, не настаивая на прочтении тезисов, так как у него остается всего полчаса до решающего заседания. Не без внутренних колебаний я согласился дать свою подпись. Да, я сделал ошибку, слишком доверившись суждению двух товарищей: Радека и Пятакова. На самом деле оба они, может быть и по соглашению с Брандлером, внесли в тезисы ряд формулировок, которые должны были смягчить вину Брандлера и оправдать поведение самих Радека и Пятакова, во многом поддержавших Брандлера.
581
Пленум Исполкома Коминтерна в начале 1924 г. не происходил. IV пленум состоялся 12–13 июля 1924 г., сразу после V конгресса Коминтерна для принятия по поручению последнего ряда решений. Видимо, все же Троцкий имеет в виду не этот пленум, а одно из заседаний в Исполкоме Коминтерна в начале 1924 г.
После того как я ознакомился с тезисами Радека, я не скрывал ни от их автора, ни от других товарищей свое отрицательное мнение о тезисах. В статьях и речах, вышедших брошюрами, а позже и целыми книгами, я неоднократно формулировал свою оценку положения в Германии, не имевшую ничего общего с тезисами Радека. Эта оценка, сложившаяся у меня примерно с июля 1923 года, в основных чертах осталась неизменной до сегодняшнего дня. Сюда я включаю, разумеется, оценку политики Брандлера, зиновьевской фракции Коминтерна и пр.
Замечательно то, что ни один из членов зиновьевской клики не пользовался в России против меня моей подписью под тезисами Радека, ибо мое отношение к брандлерианцам было слишком хорошо известно: в течение сентября 1923 — января 1924 г. Зиновьев и Сталин даже защищали Брандлера от моих,
Вы, конечно, не могли знать в 1924 г. закулисной истории резолюции Радека. Вы имели право в тот момент придать преувеличенное значение моей подписи под тезисами Радека, не сопоставляя их с тем, что я лично говорил и писал по тому же вопросу. Но с того времени прошло почти восемь лет. Все важнейшие документы давно опубликованы на всех языках. В моей французской книге о Коминтерне [582] сказано все основное по поводу политики брандлерианцев в 1923 году.
Я спрашиваю Вас: что Вы хотите выжать теперь, осенью 1931 года, из случайного эпизода с моей подписью под тезисами Радека? Попробуйте самому себе ответить на этот вопрос ясно. Попробуйте Ваш ответ формулировать письменно.
582
Имеется в виду книга: Trotsky L. L’International Communism Apr`es L'enin. Paris: Rieder, 1930.
Вы настойчиво ссылаетесь, далее, на мое заявление о том, что во всех основных вопросах, где у меня были разногласия с Лениным, Ленин был прав против меня. Такое заявление имеется в платформе оппозиционного блока 1926 года [583] . Вы, как и Зиновьев, пытаетесь, прямо или косвенно, сделать из этого заявления тот вывод, что в той критике, которую Вы и Ваша фракция направляли против меня в течение 1924–1927 гг., Вы были правы, если не полностью, то хоть отчасти.
583
Платформой оппозиционного блока 1926 г. Троцкий называет, по-видимому, заявление 13 членов, кандидатов в члены ЦК и членов Центральной контрольной комиссии ВКП(б), которое было передано июльскому пленуму ЦК и ЦКК ВКП(б) 1926 г.
И здесь, опять-таки, я начну с «признания своей ошибки». И на этот раз ошибка имела не принципиальный характер: она полностью и целиком остается в плоскости внутренней фракционной тактики.
В общей своей форме мое заявление о том, что Ленин был прав против меня, является безусловно правильным. Я его сделал без малейших насилий над своей политической совестью. Не Ленин пришел ко мне, а я пришел к Ленину. Я пришел к нему позже многих других. Но, смею думать, я понял его не хуже других. Если бы дело касалось только исторического прошлого, то я не сделал бы из своего заявления никаких изъятий. Недостойно было бы памяти Ленина и вместе с тем было бы ниже моего достоинства, если бы я пытался теперь, когда Ленина нет больше с нами, доказывать из простой амбиции, что в таких-то вопросах я был прав против Ленина.
Тем не менее я жестоко сопротивлялся той декларации, за которую Вы теперь так жадно хватаетесь. Почему? Именно потому, что я предвидел, что за мое заявление могут ухватиться те, которые были и остаются одинаково не правы, как против Ленина, так и против меня. По вопросу моих разногласий с Лениным зиновьевская фракция, и ее французская секция в том числе, написали множество теоретически вздорных, политически реакционных, в значительной мере клеветнических страниц. Моим признанием правоты Ленина Зиновьев хотел хоть отчасти прикрыть прошлую преступную «идеологическую» работу своей собственной фракции против меня.
Положение Зиновьева в это время было поистине трагично. Вчера еще признанный вождь антитроцкизма, он сегодня склонился перед знаменем оппозиции 1923 года. На заседаниях ЦК все ораторы по всем вопросам бросали ему в лицо его вчерашние заявления, на которые он ничего не мог ответить. То же делала изо дня в день «Правда». С другой стороны, передовые петроградские рабочие, зиновьевцы, которые приняли борьбу с «троцкизмом» честно и всерьез, никак не могли примириться с внезапным поворотом на 180°. Зиновьеву грозила опасность остаться без лучших элементов своей собственной фракции.