Трое и весна
Шрифт:
И мы рванули. Я никому не уступал лидерство, стрелой разрезал вечерний прохладный воздух.
И впопыхах долго не замечал своего позора. Пока не услышал смех хлопцев и не обернулся.
Визжали, пищали, бесновались динамки. Лучились светом фары, далеко разгоняя застоявшийся мрак. Лишь с моей фарой случилось что-то непонятное: она мигала жёлтым немощным глазом… Вот те раз!
И для меня утратили прелесть нежно-ароматные запахи, доносящиеся с близкой бахчи…
Правда, я вместе с хлопцами поел и дынь и арбузов. Но домой возвращался в колонне последним, совсем выключив фару. Ехал,
Разве что попросить немного денег у матери или у отца? Это же не велосипед. Вон, гляди, шины купили…
Но просить не хотелось. Скажут ещё: не заработал…
Значит, оставался единственный путь, длинный и унылый, — собирать по копеечке.
А собирать деньги честному хлопцу в наше время можно двумя способами — ловить сусликов и сдавать их шкурки или носить металлолом Матвею Гребиножке, приёмщику утильсырья. Первый способ я отбросил на следующий же день, когда обследовал ближайшие поля. Как раз республиканская пионерская газета «Звёздочка» объявила массовый поход на вредителей сельскохозяйственных культур, и сусликов быстро переловили другие, более расторопные ребята. Пришлось кропотливо таскать дырявые кастрюли, ржавые сковородки и утюги, изувеченные ведра к маленькой будочке дядьки Матвея. Тот даже взмолился:
— Хлопче! Где я это все спрячу? Подожди, пусть мне расширят площадь… Не в передовики ли ты метишь, хочешь какую-то премию в школе получить? — сочувственно глянул на меня.
Я лишь неопределённо махнул рукой и пошёл к железной дороге, где обязательно должен валяться какой-нибудь тяжеленный обрезок рельса…
За пять дней я накопил пять рублей. И мог уже пойти на разведку в раймаг.
Откуда она взялась?
— Сколько стоит динамка? — беззаботным голосом спросил я продавщицу.
— Динамка? — переспросила продавщица и пробежала глазами по полкам, заваленным всяческим товаром. — Уже нет. Вчера последнюю забрали.
— Как забрали?
Наверное, у меня было очень несчастное лицо, потому что продавщица, невольно улыбнувшись, успокоила:
— Скоро… где-то в сентябре, снова завезут…
Беда одна не ходит. Верно говорят: пришла беда, отворяй ворота.
— Юрко! Ты посмотри, кто у нас! — крикнула мать, едва я переступил порог, а сама просто сияет.
Я, будто набитый дурак, обрадовался. Неужели именно моя мать забрала последнюю динамку в магазине?
Вошёл… и попятился, обманутый в своих лучших надеждах.
На табуретке сидела давняя мамина приятельница тётка Маруся, а сбоку от неё какая-то конопатая девчонка.
Я хотел было убежать — только ещё девчонок не хватало! — но мать не дала мне вырваться на волю.
Пришлось поздороваться и остаться в хате.
Я присел на стульчик, внимательно засмотрелся на носки своих сандалий. Ну о чем мне разговаривать с тёткой Марусей, да ещё когда здесь торчит незнакомая девчонка?
— Ты что, не узнаешь Тамару? — удивилась мать и развела руками.
Я невольно остановил взгляд на девчонке, заметил её насмешливую улыбку и слегка смутился. Вон какая она стала! Косы подрезаны, как у взрослой дивчины, платье короткое, розовое… красивое… Теперь репей в неё не кинешь, как когда-то.
Вот так, как они сейчас, неожиданно мы в прошлом году нагрянули в гости к тётке Марусе, материной подруге ещё по техникуму. У матери есть фотография: сидят они с тёткой Марусей — тогда ещё не тёткой, — опершись на спинку стула. И будто бы невзначай показывают туфли на высоком, но толстом каблуке. «Первые, — любовно поглаживает мать фотографию, — На стипендию купили. Ох, сколько дней из-за этих туфель жили на одном хлебе!..» А теперь ни за что не скажешь, что тётка Маруся и мать когда-то жили на одном хлебе.
Тогда Тамара была невзрачной коротышкой. Сперва даже не то побаивалась меня, не то стеснялась. Только уже за столом, когда мы допивали компот, осмелела, придвинулась ко мне, сказала тихонько: «А давай побросаемся репьями». И повела меня к глубокой канаве, где грозно наёжились высоченные, как лес, кусты репейника.
Я долго хитрил, жалел её. То вовсе не попадал, то бросал ей на ноги, где репью не за что было уцепиться. И старался не смотреть на Тамарины черные пышные волосы. Однако не удержался, увлёкся игрой и незаметно облепил Тамарину голову репьями.
А потом горько жалел. Ведь те репьи мне самому же и пришлось вытаскивать. Может, с час возился. Тамара и шипела, и подскакивала, будто на горячей сковородке сидела, но не расплакалась. Только когда я закончил неприятную процедуру и случайно заглянул ей в глаза, увидел, что они словно плавают в голубых озерках…
Все эти воспоминания прокрутились в моей голове, пока тётка Маруся выпытывала у меня, как я учусь, с кем дружу, кем хочу стать, — одним словом, повторяла давно заученное. Так же заученно отвечал и я, совсем не вдумываясь в свои слова. Поэтому-то неожиданно и сел в лужу.
Звонкий хохот заставил меня на миг поднять голову. Смеялась Тамара, её искренне поддерживали мать и тётка Маруся.
Когда тётка спросила: «Скоро ли вы к нам приедете?», я сморозил: «Позавчера в дождь…» Что поделаешь, если только в мыслях динамка?
Под этот шумок появилась возможность исчезнуть. Что я и сделал. У порога ещё раз покосился на Тамару и понял окончательно: в репьи с нею уже не поиграешь. Да она и вспоминать о них не захочет.
Хотя я и остался без динамки, однако принялся рьяно чистить велосипед.
Через несколько минут почувствовал, как моя спина напряглась и будто бы онемела.
Мать удивляется: «У тебя что, глаза на спине? Никогда не подойдёшь к тебе незаметно, обязательно оглянешься!»
В этот раз я не собирался оглядываться, потому что и без этого знал, кто стоит у меня за спиной.
Мои руки по второму кругу протирали раму и ободки, а Тамара все стояла. Даже злость меня взяла. Но я молчал. Если бы это кто из хлопцев вот так вытаращился, я бы гаркнул, как наш сосед: «Чего глаза пялишь, как баран на новые ворота?!» А тут что скажешь? И я, вздохнув, взялся в третий раз за поблёскивающую чистотой раму.