Трое в лодке (не считая собаки)
Шрифт:
— Эй! Что ты там делаешь? — зовете вы.
— Это что ты там делаешь? — откликается он. — Не можешь отпустить, что ли?
— Да не тяни же! Осел, все угробил! — орете вы.
— Ничего я не угробил! — вопит он в ответ. — А ну отпусти!
— Да говорю же тебе, ты все угробил! — рычите вы, мечтая до него добраться, и дергаете веревку с такой силой, что у него вылетают все колышки.
— Нет, ну что за идиот проклятый! — слышите вы, как он бормочет себе под нос. За этим следует свирепый рывок, и край срывается уже у вас. Вы бросаете молоток и направляетесь к своему партнеру, чтобы сообщить ему мнение в отношении происходящего. В то же самое время он направляется к вам с другой стороны, чтобы изложить взгляды собственные. И так вы ходите друг за другом по кругу и сквернословите, пока палатка не рушится наземь в груду и не дает вам возможность увидеть друг друга поверх руин. И вы негодующе восклицаете в голос:
— Ну вот! Что я тебе говорил!
Тем временем третий, который вычерпывает воду из лодки себе в рукава, и который чертыхается не переставая все последние десять минут, желает знать, какого, к черту, дьявола вы там прохлаждаетесь и почему сволочная палатка еще не поставлена.
В конце концов палатка кое-как установлена, и вы выгружаете вещи. Попытка развести костер безнадежна. Вы зажигаете спиртовку и теснитесь вокруг.
Дождевая вода — основной пункт меню на ужин. Хлеб состоит из дождевой воды на две трети, пирог с говядиной ею просто сочится, а варенье, масло, соль, кофе — всё с нею перемешалось в суп.
После ужина выясняется, что табак мокрый и курить нельзя. Но вам повезло, и у вас есть бутыль средства, которое, в потребном количестве, ободряет и опьяняет. Оно возвращает вам достаточный интерес к жизни, чтобы отправиться спать.
Затем вам снится, что на грудь вам уселся слон, а еще извергся вулкан и зашвырнул вас на самое морское дно (слон при этом продолжает мирно дремать у вас на груди). Вы просыпаетесь, и до вас доходит, что произошло что-то на самом деле страшное. Сначала вам приходит в голову, что наступил конец света. Потом вы решаете, что этого быть не может и что это грабители и убийцы или пожар, и это мнение выражаете обычным в подобных случаях способом. Однако помощи нет, и вам ясно только одно: вас лягает тысячная толпа и вас душат.
Но, кажется, беда нагрянула не только к вам одному. Из-под постели до вас доносятся слабые крики. Решив в любом случае продать свою жизнь дорого, вы деретесь неистово, лупите без разбора ногами, руками и орете вовсю. Наконец сопротивление сломлено, и ваша голова оказывается на свежем воздухе.
В двух футах смутно виднеется полуодетый головорез, который будет вас сейчас убивать; вы готовитесь к схватке не на жизнь, а на смерть, когда вас вдруг осеняет, что это Джим.
— Как, это ты? — говорит он, узнавая вас в тот же момент.
— Ну да, — протираете вы глаза. — А что случилось-то?
— Сволочная палатка, кажется, грохнулась, — говорит он.
— А где Билл?
Тут вы оба кричите «Билл!»; земля под вами вздымается, трясется, и глухой голос, слышанный вами где-то и раньше, ответствует из руин:
— Да слезьте же с моей головы, а?!
И Билл прорывается к вам — грязный, растоптанный, жалкий, в излишне агрессивном расположении духа; он явно уверен, что все подстроено.
Наутро у всех троих пропадает голос — вы сильно простудились ночью. Вы также очень сварливы и поносите друг друга хриплым шепотом в продолжение всего завтрака.
Таким образом, мы решили, что в ясную погоду спать будем на улице, а ночевать в отелях, гостиницах и на постоялых дворах — в сырую (или когда надоест).
Монморанси приветствовал такой компромисс с большим одобрением. Он не вожделеет романтического одиночества, нет. Ему подавай что-нибудь шумное, и если это немного вульгарно, тем веселее. Посмотреть на Монморанси — попросту ангел, которого ниспослали на землю по каким-то причинам, сокрытым от человечества, в образе маленького фокстерьера. Есть в нем что-то такое, этакое «ах-как-порочен-сей-мир-и-как-хотел-бы-я-что-нибудь-сделать-чтобы-он-стал-лучше-и-благороднее», которое, были случаи, вызывало слезы у благочестивых леди и джентльменов.
Когда он впервые перешел на мое иждивение, я даже не думал, что мне удастся сохранить его под своим кровом надолго. Бывало, я сидел и смотрел на него, а он сидел на коврике и смотрел на меня, и я думал: «О! Этот пес не жилец на свете. Он будет вознесен к сияющим небесам в колеснице. Да, так оно с ним и будет».
Правда, когда я заплатил за дюжину цыплят, лишенных им жизни; когда я вытащил его, рычащего и брыкающегося, за шкирку из ста четырнадцати уличных драк; когда некая разъяренная особа, заклеймившая меня убийцей, предъявила мне для осмотра мертвую кошку; когда сосед соседа подал на меня в суд за то, что я не держу на привязи злую собаку (которая загнала его в собственный же сарай с садовыми инструментами, причем целых два часа, холодной ночью, он не смел высунуть носа за дверь); когда я узнал, что садовник, от меня же втайне, выиграл тридцать шиллингов, поспорив, сколько крыс Монморанси прикончит за определенное время, — тогда я стал думать, что, может быть, в этом мире ему все же позволят несколько задержаться.
Околачиваться по конюшням, собирать шайки самых отпетых псов со всего города, водить их за собой по всяким трущобам, чтобы затевать драки с другими отпетыми псами, — вот что такое идея «жизни» по представлениям Монморанси. Так что, как было сказано, предложение про отели, гостиницы и постоялые дворы он встретил с самым горячим одобрением.
Разрешив таким образом вопрос о ночлеге к удовлетворению всех четверых, нам оставалось обсудить только одно: что мы с собой возьмем. Мы начали спорить, но Гаррис сказал, что на сегодня элоквенций с него достаточно, и предложил выйти опрокинуть стаканчик, заметив, что нашел некое место, «тут через угол», где можно найти глоток ирландского виски, которое «стоит того».
Джордж сказал, что его мучит жажда (не помню, когда бы она его не мучила); и так как я сам чувствовал, что немного подогретого виски с ломтиком лимона в моем состоянии не помешает, прения, с общей санкции, были перенесены на завтрашний вечер. Собрание надело шляпы и вышло на улицу.
ГЛАВА III
План разрабатывается. — Метод работы Гарриса. — Как почтенный отец семейства вешает картину. — Джордж делает благоразумное замечание. — Прелести купания ранним утром. — Приготовления на случай, если мы перевернемся.
Итак, на другой вечер мы собрались снова, чтобы довести до ума наши планы. Гаррис сказал:
— Значит так. Сначала нужно решить, что мы с собой берем. Джей, тащи-ка листок бумаги и записывай, а ты, Джордж, раздобудь прейскурант продуктовой лавки. И еще, кто-нибудь дайте мне карандаш. Я буду составлять список.
Вот он, весь Гаррис. Готов с охотой взять бремя чего угодно — чтобы взвалить его на чужие плечи.
Мне Гаррис всегда напоминает бедного моего дядюшку Поджера. Вам в жизни не увидать такой кутерьмы, на весь дом, когда мой дядюшка Поджер берется за какую-нибудь работу. Привезут, например, от багетчика в новой раме картину и поставят в столовой. Тетушка Поджер спросит, что с ней делать, а дядюшка Поджер ответит: