Трое в Песках
Шрифт:
— Кто угодно, я не берусь. Лучше встречных змей спрашивать, как найти пустынного мага, чем эту…
Гольш воткнул конец веревки в ладонь Олега. Мрак и Таргитай поспешно отступили от волхва, занялись мешками, вдевали руки в лямки, кряхтели, на волхва косились настороженно и подозрительно, как бы тот, трус закоренелый, не вздумал передать веревку им.
Мрак забросил за спину самый тяжелый мешок, сказал бодро:
— Ежели через два дня караван не попадется, я свалюсь.
— Я уже свалился, — простонал Таргитай. Он прилаживал мешок поменьше, тот перекатывался, бил по шее.
— Тарх,
— У Олега легче!
— Поменяйся, — разрешил Мрак. — Но возьми и змею на веревочке.
Таргитай как ошпаренный кинулся к выходу. Яркий свет ослепил, хотя солнце еще не взошло; в башне привыкли к полумраку. Горы золотого песка скрывали горизонт, в щелях меж плитами невры увидели застрявшие перья, золотистую шерсть, коричневые сгустки крови. Гольш за ночь убрал трупы людей и чудовищ, но вычистить плиты сил явно не хватило. Мрак ощутил угрюмую гордость: нагадили так нагадили! Что трое невров за день намолотят, сто магов за год не разгребут.
Воздух был холодный, как ящерица, и острый, как секира Мрака. Песок скрипел, напоминая о снеге, невиданном в этой преисподней. Край дальней дюны начал искриться, в Степи в небе уже вспыхнуло бы облачко, подожженное спрятавшимся за дюной охотником-солнцем. Здесь же в синем как перекаленная бронза небе, ни облачка, ни жаворонка. Соврал или не соврал Гольш, предрекая дождь через три дня?
Гольш с порога наблюдал за удаляющимися фигурками. Трое странных людей уходили и уводили на длинном ремешке опасность. Мешки у всех троих поднимались выше головы, не скрывали, однако, ни рукояти гигантского боевого топора, который звероватый оборотень упорно называл секирой, ни рукояти огненного Меча, ни посоха из закаленной бронзы толщиной в руку. Все непривычно торчали из-за плеч, судя по всему, так носят оружие на Севере.
Гольш изумленно и насмешливо покачивал головой. Молодой волхв пользуется посохом, атрибутом мага, пока что как боевой дубиной. Его посох весит больше, чем палица воина, не всякому под силу поднять, но лесной волхв упорно жаждет стать магом. Не замечает он и странного кольца на пальце — где такое взял? — от которого веет древней непонятной мощью. Сейчас, чем дальше удаляются, тем ярче блестит кольцо.
Когда четыре фигурки стали едва различимы, блеск стал нестерпимым. Гольш приложил ладонь ко лбу козырьком, всматриваясь в странный белый блеск и красные сполохи пояса из темных металлических пластин — оборотень беспечно нацепил нож и флягу, хотя у странного пояса есть наверняка и другое назначение. Гольш знавал пояса для хранения денег, для перевозки тайных писем, для придания силы, для стрельбы отравленными иглами… У оборотня пояс, который не только пояс, но тайны его разгадать Гольш не успел, а оставить его оборотень отказался наотрез.
Гольш вздохнул, закрыл ворота. Он был так слаб, что как простой слуга, не прибегая к магии, сам задвинул засов, вдел в петли замок, а наверх потащился как черепаха, отдыхал на каждой третьей ступеньке.
Будет чудо, подумал он хмуро, если люди Леса не сгинут под палящим солнцем к вечеру. Двойное чудо, если успеют на встречу с караваном, трижды чудо, если доберутся до пустынного мага. Но никакое чудо не поможет убедить пустынника отправить их в сказочную Гиперборею!
Глава 10
Солнце еще карабкалось вверх, а жгучие лучи уже прожигали троих из Большого Леса насквозь. От соленого пота распахнутые душегрейки отяжелели, на спинах выступили белые разводы соли. Крупные капли срывались с кончика носа, меж лопаток бежали ручьи, намывали на порогах позвонков валики грязи.
Таргитай брел несчастный, сгорбленный, как черепаха на задних лапах. Мрака раздражал вязкий песок, накаленный воздух, нещадное солнце. Раз-другой пнул подвернувшееся перекати-поле, неожиданно обрушился на Олега:
— Долго будешь вести этот сосуд греха, как гутарил старый маг?
— Но дорога… к пустынному магу…
— Ночью тебе первому перегрызет горло! Или пасть заткнешь? Так задохнется, вон в соплях путается.
Вздернутый нос рыжей воительницы покраснел и сильно распух. Олег посмотрел несчастливо на свои кулаки, спрятал за спину. Лиска стегнула оборотня негодующим взглядом, отвернулась. Олег виновато пожал плечами:
— Еще не вечер. Что-нибудь придумаем.
— Не вечер? Ты не доживешь до вечера!
— Мрак…
— Давай я ее сам придушу? Все зло от баб. Верно, Таргитай?
— Верно, — согласился Таргитай. Подумал, добавил: — Зато какое красивое!
Мрак сердито сплюнул. Легкий ветерок закружил песок, бросил горсть в лицо Мраку. На зубах заскрипело. Оборотень люто выругался, выплюнул вязкий оранжевый комок, в сердцах предложил Таргитаю:
— Хочешь пряник, что несу в мешке? Только раз в ухо дам!
Таргитай опасливо покосился на огромные кулаки Мрака, уже крепко сжатые. Быстро поменялся с Олегом местами, поставив волхва между собой и оборотнем.
— Лучше меняйся с Олегом. Он пряник зверюке на веревке отдаст.
Мрак взвыл от разочарования, повернулся к волхву:
— Олег, у меня два пряника — оба отдам. Только раз в ухо, душу отведу!
Олег замученно покачал головой, ему хватало и туго натянутого ремешка, тоже развлечение: веселись до упаду, огрызайся на ее молчаливые упреки. Упирается вроде ненароком, но всякий раз так, что он либо шатается, либо вовсе падает на горячий, как раскаленная сковорода, песок.
— Что за жизнь! — взвыл Мрак, он вскинул умоляющие глаза к небу. — Уже двое суток, а еще ни с кем не дрался!!!
— Вчера дрались, — сухо напомнил Олег. В голосе молодого волхва проскользнуло отвращение. — Мрак, по ночам идти сподручнее. Здесь бывает такой холод, что иней выступает!
Мрак подумал, кивнул. Лицо раздвинулось в злой ухмылке:
— Что значит мудрость! Ты прав. Будем идти и ночь. А следующий день поспим… может быть.
Теперь взвыл несчастный Таргитай. Мрак оскалил волчьи зубы:
— А ты играй! Песня укорачивает дорогу.
Таргитай перехватил просительный взгляд Олега. Песня обладала странной магией, что была под силу даже дурню, но ни Мрак, ни сам Олег ею не владели. Под удачную песню силы прибывали, ноги сами дергались в пляс. Под песню можно забыть о бедах, хоть на час да стать добрее. Мрак бурчит, что коня песней не накормишь, но сам слушает, за уши не оттянешь. Даже печальные песни слушает жадно, будто воду пьет в этих жарких песках.