Трое в подводной лодке, не считая собаки

Дубровский Виктор

Изба, может быть, большая, чем избы крестьянские, наверняка знавала лучшие времена. Основное, что от всех прочих изб её отличало - наличие стёкол в двух невеликих, выходивших на улицу, окнах. Крыша, крытая дранкой, уже покрылась лишайником, однако сруб стоял ровно, а двустворчатые двери в сени плотно закрыты. Наличники на окнах чудной красоты резьбы соседствовали с такими же ламбрекенами. По двору бродили куры, под забором валялась тощая, как велосипед, свинья, коза тянулась через ограду к ветвям яблони, с целью нанести ей непоправимый ущерб.

Белка быстро обежала двор, обнюхала всё, что надо, цапнула за ляжку козу, и улеглась возле крыльца. Герасим остановил телегу, начал отворять ворота слева от дома, чтобы загнать транспорт во двор. Ребята начали выгружать своё имущество. Из дома вышла Анна Ефимовна, начала распоряжаться, что куда нести и где складывать. Она стояла на крыльце, за её подол держался босой мальчонка лет четырёх, в балахоне до пят. Герасим увёл лошадь куда-то на задворки и окончательно исчез из поля зрения.

Слава сразу же заметил, а он не мог не заметить, что Анна за текущей суетой имеет вид несколько расстроенный, и даже глаза её, если не со слезами, то явно покрасневшие. Он бросил всё и подошёл к ней:

– Анна Ефимовна, что с вами? Почему у вас такой расстроенный вид? У вас горе? Неприятности?

Анна тяжело вздохнула:

– Батюшка совсем плох. Уж не знаю, боюсь, отойдёт сегодня, в горячке весь, отца Фёдора зовёт.

К разговору подключился Костя:

– Что ж вы нам сразу не сказали? Ведите, может и мы на что сгодимся?

– Господи, а вы-то чем поможете, - всхлипнула она, чуть снова не залившись слезами, но, тем не менее, провела ребят вглубь дома.

По пути она вкратце объяснила что к чему:

– Бродили* с мужиками, а потом и слёг с горячкой.

– Ох, блин...
– заявил Костя, - ну и запашок.

Действительно, в мрачной комнате, с мелкими окошками, затянутыми бычьим пузырём, застоявшийся воздух пах болезнью, чем-то кислым и гнилостным. Под тёмными образами в красном углу едва теплилась лампадка. В кровати под одеялом лежал отец Анны.

_____________ ___

^{* - таскали бредень по речке, с целью вылова рыбы.}

– Так, - взял власть в свои руки Константин, - А ну-ка все в сторону.

Он подошёл к мужчине, потрогал лоб. Горячка, она самая, в чистом виде, температура градусов под сорок. Лоб больного был покрыт испариной, дыхание частое и неглубокое, с хрипами. Все признаки воспаления лёгких, тут думать нечего. Впрочем, если это было что-то другое, лечение Костя провёл бы всё равно то же самое - лекарств у него был минимум. Главное, это не оспа, не чума и не холера, а так, глядишь, старик и выкарабкается.

– Кто таков?
– слабым голосом спросил отец, едва приоткрыв глаза.

– Лекарь, - ответил Костя, - настоящий.

– А, коновал! Я велел отца Фёдора привести. Анна где?

– Ща лечиться будем. Батюшка чуть позже подойдёт. Послали за ним, - не мигнув глазом, соврал Костя, - Анна Ефимовна, нужно воды ковшик.

"Силён мужик", - подумал Костя, - "одной ногой в могиле, а хватка -

будь здоров". Он вышел из комнаты, вытолкав из неё Сашу, Славу и какую-то девку. Из бокового кармана рюкзака достал две оранжевые пластиковые плоские коробочки, покрутил в руках и засунул обратно. Вытащил жестяную коробку, открыл её и вынул оттуда блистер и белую упаковку с таблетками. Из блистера выдавил одну капсулу, подумал, выдавил ещё одну. Приготовил таблетки. Анна поднесла ковш с водой.

– Что это?
– прохрипел старик, пытаясь отодвинуться от Кости.

– Пейте, пейте, папаша, - ответил тот, - лекарство это. Парацетамол называется.

Затолкал капсулы ему в рот и дал запить водой. Отец начал было сопротивляться, но оказался совсем слаб. Костя втиснул ему ещё таблетку и заставил выпить.

– Пейте, пейте. Вот и хорошо, вот и славненько. Отдыхайте.

Он взял под руку Анну и вывел из комнаты.

– Анна Ефимовна, через полчаса примерно, у вашего батюшки... э-э-э, - он хотел сказать, "спадёт температура", но быстро исправился, - горячка кончится, батюшка покроется обильным потом.. Надо будет его переодеть в чистое и сухое. И горенку проветрить надо, слишком там дух болезненный.

– Хорошо, Константин Иванович, сейчас всё сделаем. А вы и вправду лекарь?

– Нет, я не лекарь. Так, нахватался вершков, - тут Костя ничуть не соврал, - и никому не говорите, как мы лечили отца. Часа через два всё станет ясно, но я думаю, поправится.

– Глашка! Глашка, где тебя носит, окаянная!
– Анна Ефимовна с ходу занялась исполнением указаний доброго доктора, - истопи печь немедля, да соломой!

Примчалась та самая девка, Костя бросил на неё быстрый взгляд: молода, да пригожа, только лицо её портили несколько оспин. Начала суетиться, похоже, не зная, за что хвататься.

– Соломой печь протопи, - ещё раз пояснила Анна Ефимовна, - а где Ванятка?

– С гостями на заднем крыльце. Балуют оне его, сладостями кормят, а обеда не было ещё, - нажаловалась Глафира, не забыв стрельнуть на Костю глазами.

– А к обеду что готово? У нас гости, не видишь?

– Так я сейчас Фроську с Маруськой позову, быстро спроворим. А что за гости, барыня?
– понизив голос, спросила Глашка, - иноземыя?

– Я тебе поговорю сейчас! А ну шевелись!

Девка улетела исполнять дела, видать, иногда Анна Ефимовна давала дворне прикурить. Но и Глашку понять можно, надо же немедля своим подружкам сообщить горячую новость, что к барам приехали иноземцы! Похоже, тайну прибытия соблюсти не удастся. И теперь вопрос легенды вставал ребром.

Костя прошёл через дом, к слову, невеликий, и вышел на заднее крыльцо. Саша и Слава сидели на лавках возле стола, вкопанного в землю, в небольшом палисаде, возле летней кухни. Они меланхолически смотрели на бродящих по двору кур. Рядом с ними толокся малец, похоже, сын хозяйки. Подбородок его измазан шоколадом, понятно, что добрые дяденьки угостили мальчишку. Костя с Анной подошли к ним.