Трое в подводной лодке, не считая собаки
Шрифт:
– Ты что, уже того? Попробовал?
– Нет, я так, чисто умозрительно. Я ж говорю, не стоит у меня на них.
– Ну а что тогда не Урал? Там вроде уже цивилизация?
– Тебя там, мил друг, прикуют к тачке и будешь ты во глубине сибирских руд кайлом махать. За пайку. Нет, нет, и ещё раз нет! Тем более, - Костя многозначительно понизил голос, - здесь точка перехода. Когда-нибудь она должна будет открыться. По крайней мере, я всегда буду на это надеяться.
– Ну есть, короче, несколько вариантов: идти в Академию наук, впроголодь совершать открытия во славу
– Ты скажи, что сейчас с преступностью? Шалят ли на больших дорогах тати-душегубцы и охотники до чужого добра?
– Буквально не скажу, но все историки говорят одно. Что бандитов развелось столько, что даже Меншиков по своей губернии боялся ездить. В смысле, в окрестностях Санкт-Петербурга.
– Хорошо, - ответил Костя и промычал: "выхожу один я на дорогу, передо мной кремнистый путь блестит", - а ты поройся в бумагах, может найдёшь кого, кто при Петре Первом уехал за границу и там помер... А мы типа вернёмся...
– Это в ноуте. А его надо распаковать. И, кстати, как-то питать. Чёрт. В экономичном режиме на пять часов хватит, - сказал Слава.
– Давайте типографию откроем! Газету начнём выпускать, - у Саши прорезалась новая идея.
– На дыбу тебя отправят, немедля, - ответил Ярослав.
– За что?
– За то, что замышлял!
– Что замышлял?
– Вот на дыбе ты и расскажешь, что замышлял и против кого. Если до этого не заручишься личным, его величества, соизволением, печатать что-либо вообще, не говоря уже о газетах.
Ещё одна чудесная идея завяла, так и не принеся России плодов Просвещения.
– Ребята, ну хотя бы надо как-то со своими умениями определиться. Ну, теми, которые помимо охоты и рыбалки. Надо всё, всё, что есть в головах, выкладывать, иначе ведь так и сгинем. Самые бредовые. Любые идеи и навыки.
– Хорошо. Я вот могу полицаем работать, - сообщил Костя.
– Или подследственным.
Он обернулся, и в течение секунды из цветущего, жизнерадостного мужчины превратился в подобострастную, трясущуюся тварь. Гнусавым, вызывающим тошноту голосом, заглядывая Ярославу в глаза, чудесным образом снизу вверх, хотя и был выше его на полголовы, произнёс:
– Товарищ сержант, ну может не надо? А? Товарищ сержант, вот возьмите детишкам на молочишко.
Преображение было настолько правдоподобным, что даже пацифисту Ярославу захотелось вытереть об Константина ноги.
– Я, может быть, только с вами и отдыхаю. Везде враги, все хотят бедного сироту обидеть.
Со злости, видимо, закрутил гвоздь-сотку спиралью вокруг пальца, а потом тут же и распрямил. Лениво развернулся лицом к Ярославу, посмотрел на него холодным, немигающим взглядом. Так же лениво козырнул и изобразил, похлопывая палкой по левой ладони:
– Старший сержант Опупэнко. Ну что тут у вас? Документики предъявляем! Куда следуете? Почему нарушаем? А вас, гражданин, не спрашивают. Не спрашивают, я сказал! Или пройти в отделение желаете на трое
Ярослав, с детства неспособный противостоять полицейскому произволу, немедленно захотел дать на лапу этому чудовищу триста, нет, пятьсот рублей. Настолько манера поведения, интонации и общая аура высшего существа, снизошедшего до разговора со смертным, соответствовала облику сержанта с поста ДПС N 134, который Славу видел, кажется, за километр, и всегда, не промахиваясь, выдёргивал из общего потока.
– Ну ты артист ваще... Ты что, в Гнесинке учился, а, Станиславский?
– поёживаясь, спросил он у Кости.
– Нет, я в других академиях учился, а так вообще жисть заставляет. Надо будет, ещё и не тому научишься.
– Костя, ты где служил-то?
– спросил Саша, также впечатлённый удивительными превращениями Кости.
– В подводных войсках Украины, гы-гы., в степях под Херсоном. Как матрос Железняк. Теперь ты давай, колись.
– А я чо. Я механик. Инженер-механик. Проектирование технологических машин и комплексов, специальность 151701. Бауманку закончил. Два года на заводе отработал, потом к буржуинам перешёл, в проектный офис. Пилить, сверлить, точить и строгать умею. А что ещё-то?
– Это хорошо. Это прекрасно, - сказал Слава.
– Есть идея тебя сделать настоящим механиком. Но об этом чуть позже. Из меня, к сожалению, мало что в практическом смысле полезного. Я ведь историк. Просто историк. Во, глядите, Герасим едет, у нас вещи не собраны.
К дубу приближались лошадь, телега и Герасим. Настолько колоритный персонаж, что Саша произнёс:
– Как в книжке Льва Николаича*, я в детстве так себе Герасима и представлял.
Герасим подъехал и что-то невнятное промычал.
– Ты Герасим?
– на всякий случай переспросил Костя.
Мужик закивал. В отличие от книжного персонажа, он был всё-таки просто немой. Это во многом облегчало коммуникации.
– Давай, кидай в телегу всё, что собрано. А мы остальное сейчас упакуем.
Парни начали складывать палатки, спальники и прочий разбросанный бутор. Костя указал всем перемотать портянки, идти неизвестно сколько, а сбить ноги - раз плюнуть. Когда-то Костя удивил всех своими пристрастиями в обуви - он всегда носил яловые офицерские сапоги, а в запасе имел сменные ботинки и две пары портянок. "Сухие ноги - залог долгой и счастливой половой жизни" - говорил он, и теперь и Саша и Ярослав на природу выбирались только в сапогах, и ни разу об этом не пожалели.
__________ _________
* - Саша не знает, кто написал рассказ "Муму".
Герасим выдал ребятам три просторные полотняные рубахи - первые в этом времени вещественные артефакты. Ткань была похожа на до предела застиранную брезентуху, как по фактуре, так и по телесным ощущениям. Костя скинул с себя лёгкую куртку и начал натягивать новую одежду. Ярослав увидел на нём, поверх тельняшки, сбрую с подмышечной кобурой и спросил:
– Это что, а? Ты так на охоту ездишь?