Трофейщик
Шрифт:
— Этого? Туда ему и дорога. Мы его сначала хотели к серьезным делам привлечь, а он раздухарился. Неуемный просто какой-то. Надо было его окоротить. Ну вот сам себя и окоротил. Уже окончательно.
— Да, компания у нас, однако, — констатировал Яков Михайлович. — Но работать все равно нужно.
—
— Исключительно справедливо вы это заметили, особенно после командировки вашего товарища. — Звягин кивнул в сторону блиндажа.
— Эй, парни! Теперь можно лезть, — скомандовал Филипп. — Теперь там уже все взорвалось, что должно было взорваться. За мной! — Он вытащил из кармана фонарь и пошел к двери.
— Лихой парень, — сказал полковник, глядя ему в спину. — А вы как думаете?
— Я думаю, — отвечал Звягин, — я думаю, что мы сработаемся.
Алексей сидел на высоком круглом табурете у стойки бара, представлявшей собой прямоугольник, внутри которого сновали бармены — быстро, но с вежливым достоинством. Эль Алексею не понравился, и, выпив бокал, он попросил на ломаном английском какого-нибудь светлого пива. Здесь, в Шенноне, самолет заправлялся и пассажирам предстояло провести у стойки, соблазнительно сверкавшей бутылками сортов, наверное, ста, около часа. Примерно половина пассажиров крепилась, экономя валюту, остальные обложили периметр стойки и кто впервые, как Алексей, дегустировали напитки, а кто уже привычно заказывал любимые сорта, болтал с барменами о погоде, о ценах, о футболе.
— Ты первый раз в Штаты? — услышал Алексей вопрос, обращенный к нему. Повернув голову, он увидел парня, сидящего рядом тоже с бокалом в руке.
— Первый.
— Насовсем или как?
— Или как.
— А я насовсем. — Парень отхлебнул из бокала. — Достала меня Россия. Страшно стало жить.
— А что же такого у тебя страшного случилось? — спросил Алексей, вдруг улыбнувшись.
— Да так, вообще… Все страшно. Лица одни чего стоят.
— Ну, не знаю. Нормальные лица. Мне нравятся. Так что я — или как. Люблю я родину. — Он улыбнулся еще шире. — Очень люблю. Интересно мне там, понял?
— Куда уж интересней… Нет уж, я лучше спокойно в цивилизованной стране доживу.
Алексей отвернулся и замолчал. Он увидел свой лес. Он шел по знакомому маршруту, на этот раз не ища ничего, просто так шел — это был первый после зимнего перерыва обычный его весенний тренировочный поход. Он очень любил это время, когда листья уже распустились, а в темных местах, низинах, под кустами еще лежат сахарно-белые внутри, а снаружи обуглившиеся кучи снега. Под ногами хлюпала вода. Он с детства любил вот так ходить — в сапогах по лужам. Это было время, когда дни удлинялись все заметнее. Завтрашний день обещал больше, чем сегодняшний, а про послезавтрашний и говорить нечего. Столько можно было всего успеть! Первый марш-бросок он всегда делал небольшой, домой возвращался не поздно. Так и сейчас — он вернется и поедет сразу к Катерине, прямо в сапогах, пахнущий лесом, и, может быть, сможет уговорить ее на следующий раз составить ему компанию в походе…
— Нет, парень, уж я-то точно вернусь, — сказал он, вновь поворачиваясь к собеседнику, но увидел, что табурет рядом был уже пуст.