Троглодит
Шрифт:
– Что это значит?
– То и значит… С одним зеленым справится любой индеец. А десять зеленых солдат разгонят сотню твоих воинов!
– Возможно, ты прав, куштака, – признал индеец. – Я хочу, чтобы они ушли – мы не начинали войны с этим кланом! Я готов помириться с ними, готов дать подарки. С остальными мы справимся.
– Ушли?! – несколько оторопел я. – С чего бы… Хм…
«А ведь верно мыслит этот Катлиан! Не факт, конечно, что без такой поддержки Баранов отступится от архипелага Александра, но… Вбить клин между ним и Лисянским мне пока
– Племянник, – обратился вождь к Нгануку, – ты знаешь русских лучше меня. Что означает белая ткань, которую они подняли на корабле? Это знак скорби по погибшим?
Сумерки густели, но белое пятнышко второго флага на мачте еще можно было рассмотреть.
– Н-нет, пожалуй. Цвет их скорби – черный. А белый – знак мира. Может быть, русские хотят разговаривать?
– О чем?
– Понимаешь, дядя, им нельзя бросать своих людей. Наверное, они хотят, чтобы ты разрешил им забрать своих мертвых и раненых.
– С чего бы я разрешил?! – искренне удивился Катлеан.
– Ну, у них так принято… – несколько растерялся Нганук. – Мы, наверное, можем потребовать что-нибудь за это.
– Да? Это уже интересно… – призадумался вождь. – А может, они уйдут навсегда, собрав своих мертвых?
– Не знаю. Вряд ли…
– Я тоже так думаю, – кивнул Катлеан. – Но прислать своих людей для переговоров они, наверно, не решатся. А из наших к ним на корабль никто не пойдет – все помнят урок Барбера!
«Еще бы им не помнить, – мысленно усмехнулся я. – После разгрома Михайловской крепости английский капитан захватил на своем корабле индейских парламентеров. Одного из них – вождя – потом публично повесили на мачте».
– Я бы рискнул, дядя, – сказал вдруг Нганук. – Русские – другие.
– Все бледнолицые очень похожи друг на друга… – раздумчиво проговорил Катлиан. – Ты это серьезно?!
– Да.
И вдруг мне в голову пришла идея – опять простая и опять самоубийственная. «Впрочем, – я поскреб ногтем амулет на лбу, – может, и не самоубийственная. Осталось всего-то часа полтора. Зато совесть будет чиста – сделал тут все, что мог!»
– Я пойду с ним! – заявил куштака.
Катлеан повернулся и некоторое время рассматривал нас. Наконец выдал:
– Ладно. Но тогда не медлите! Я отправлю с вами четырех воинов.
– Понадобится кусок белой шкуры, – напомнил Нганук.
– Да, конечно, – кивнул вождь.
На берегу мы оказались вдвоем. Надо было дождаться, когда воины пригонят за нами каноэ. Волна на пляж то накатывала, то уходила, и у меня все никак не получалось толком умыться и смыть уже засохшую кровь. В конце концов я плюнул на это дело – в Сколково отмоюсь, если проживу еще полтора часа!
– Слушай, парень, а когда вода начнет течь?
– По-моему, уже начала. Или вот-вот начнет.
– Интересно, как ты это определяешь, если у тебя нет расписания приливов?
– Я это чувствую, как и все – что в этом такого? – удивился Нганук. – А «расписание» – это что?
– Неважно. А важно, что у меня есть для тебя в запасе еще один великий подвиг, – заявил я соратнику. – Ты как?
– Я готов, – пожал плечами индеец. – А что надо сделать?
– Да так, пустячок. Немножко поплавать – ты же в воде как рыба. А чтобы было не холодно, я отдам тебе свою водяную шкуру. Она, кажется, безразмерная.
– Твою шкуру?! – всполошился герой. – И я стану куштакой?!
– Да не бойся ты! – рассмеялся я. – Ничего с тобой не случиться – она же не волшебная. Потом просто снимешь и выбросишь!
– Ну, давай, если иначе нельзя…
К моему удивлению с «куштаковой кожей» парень освоился довольно быстро. А на спине у гидрокостюма нашлись какие-то петельки, в которые очень удобно помещается рукоятка топора. Ободренный успехом, я всучил парню еще и спасжилет, наскоро объяснив, как им пользоваться.
Океанский шлюп был облеплен маломерными судами со всех сторон, как кусок кое-чего мухами, однако место для нас нашлось. Без всякой команды гребцы выполнили изящный маневр – выписав полукруг, каноэ притерлось к борту «Невы» на единственном свободном участке. Жизнь тут бурлила: в свете разнообразных фонарей и факелов что-то с лодок поднимали на борт, а что-то опускали. Эта суета меня порадовала – наверняка никто не заметил, что на подходе в нашей лодке одним пассажиром стало меньше.
Нас встречали четверо матросов с ружьями. «Хорошо хоть пушку на нас не навели», – мысленно усмехнулся я и подумал, что перед началом действий хорошо бы помолиться какому-нибудь богу или духу, только вот какому? Поскольку ничего не придумалось, я просто провентилировал легкие и полез по веревочному трапу наверх.
Встреча на палубе была помпезной: четверо с заряженными ружьями и еще трое, у которых в стволы воткнуты штыки. Мундиры у всех грязные, кое-где порванные и заляпанные кровью, «садистские» воротники расстегнуты. Ребята прямо из битвы – чуть что, и привет!
– Нож сымай! – сказал матрос с бантом на шляпе. – И чо там еще есть – кидай все на палубу!
– Вы очень вежливы, господа! – светски раскланялся зверообразный колош, перемазанный кровью. – Извольте – все, так все!
Кинжал я снял и швырнул матросам под ноги. Стянул через голову плащ и тоже бросил его на палубу. Следом полетела и набедренная повязка.
– Вы довольны, господа? – вид моей обнаженной волосатой туши заставил, похоже, всех присутствующих на палубе бросить свои дела. За спинами «встречающих» засветились клинки палашей, или как там назывались эти железки у моряков. Я поднял руки и повернулся на 360 градусов: – Изволите обыскать? Прошу! В заднице у меня пистолет, а во рту граната! Ну, кто смелый?