Троица
Шрифт:
— Скажи осадным людям: что унывают и ропщут на государя? Я неотступно молю Христа бога моего. А подмогу вам царь Василий пришлет.
Съестными запасами обитель уже оскудела изрядно. Сейчас опять дали одних щей пустых, а гороху уж два дня не было, рыбы же целую неделю.
Февраля 15-го дня
Рано утром стали звонить, да не как к утрени благовестят, а весело. Что еще за радость в злополучном горе нашем и скорбях? Я поскорее шубейку надел и пошел смотреть.
Гляжу: против архимандритских келий у Водяных ворот народу
Протолкался я ближе. А народ ликует; и славу кричат Богу всемогущему, святому Сергию чудотворцу, а еще царю Василию.
Тут я и смекнул, что к чему: пришел из Москвы отряд нам на подмогу. А дело вот как было. Архимандрит Иоасаф со старцами посылали грамоты в Москву троицкому келарю Аврамию, а в тех грамотах писали все как есть о преужасных бедствиях наших, о моровом поветрии и оскудении ратными людьми и припасами, и как иноки, слуги и послушники по неделям пустые щи хлебают. Келарь же Аврамий, получая эти грамоты, слезами обливался и всячески царя Василия умолял и упрашивал оказать дому Пресвятой Троицы помощь, дабы с падением Сергиевой обители не погибла вся земля русская до Океана моря и не стало бы Москве окончательно тесно.
Царь же Василий на словах давал, а на деле не осуществлял. Потому что и в самой Москве каждодневно кровь лилась и ратных людей не хватало; а многие перебегали к самозваному Димитрию в Тушино. Наконец умолил Аврамий царя послать один малый отрядик: не для вызволения нашего, так хоть для ободрения и укрепления духа.
Отправил же царь Василий атамана Сухана Останкова, и с ним казаков 60 человек, и дал пороху 20 пудов. И с Божьей помощью они ночью проскакали мимо литовских сторожей и вошли в монастырь невредимыми. Только четверых казаков поймали злые ратоборцы Лисовского.
Сошлись глядеть на прибывших казаков едва не все осадные люди: толпа собралась великая, чуть меня не затолкали.
Вдруг подле города с полуденной стороны послышалась литовская музыка, гудение трубное. Тогда мы с Оленкой пошли на стену посмотреть меж зубцов, кто там гудит. А скакали там двое: один литвин, другой казак-изменник из войска Лисовского. Литвин в трубку дудел, а казак орал во всю глотку: поносил нас поносными словами и звал смотреть, что сейчас содеется ввиду монастыря за Сазоновым оврагом у рощи Терентьевской. И оба близко к стенам подскакивали по нынешнему их обычаю, зная, что ослабели троицкие люди от многих тягот и не попадут в них, ежели и постреляют; на вылазки же мы теперь редко выходим.
Стали мы смотреть на указанное место, а с нами и другие, кто был на стене. И вот вывели поганые псы лютеране четырех пленных Сухановых казаков и стали их саблями посекать; всех в куски порубили и глумились над останками.
Оленка слезами обливалась, у ратных же людей сделалось большое возмущение. А Сухан стал кричать, что отмщение полякам должно учиниться немедленно. Воевода же князь Григорий кивнул головой и сказал что-то подручным своим. И вот в скором времени повели из города литовских и русских пленников. Литвы 42 человека вывели на гору старой токарни и казнили перед Сапегиным табором, а еще казаков 19 человек на взгорке у Верхнего пруда против табора Лисовского.
Многим Троицким людям по сердцу пришлось такое отмщение, я же подумал: не так-то все ладно. Ведь эти пленники муку мололи и в иных тяжелых работах пособляли; теперь же все на нас, немощных, возложится. Зато в честь суханова прихода всех нас попотчевали хорошо: дали к щам еще каши и рыбы наварили.
Днем у Лисовского в стане был шум и людское волнение; а у нас говорили, что это литва и казаки пришли Лисовского убивать, за то что он приказал четырех московских людей казнить и тем всех пленных беззаконников обрек смерти. Потом, однако, поутихло; видать, так и не убили, отговорился, подлец.
Марта 4-го дня
Боже всемогущий! На тебя одного уповаем, да не постыдимся вовек! Пока же нет нам никакого утешения, ни послабления, нет и помощи ниоткуда. Где князь Михайло Скопин, где шведские немцы? Даже и вестей нам нет никаких: окаянные богоборцы так разъярились из-за прохода Сухана, что сторожат нас теперь накрепко, и проползти мимо них вовсе стало невозможно.
А цареву отрядику мы недолго радовались: вскоре и сухановы казаки стали от мук осадных изнемогать и цингою истребляться; вот уж и малое число их осталось.
А кого у нас здоровыми почитают, и те едва ходят, сил нет совсем. И я-то почти обезножел и внутри все болит, хоть и терплю и не жалуюсь. Стоял неделю у жерновов, но увидев слабосилие мое, вскоре меня от этой работы освободили. Теперь только на добычу дров хожу да в пекарне пособляю, а иногда в дозоре бываю на башнях и на Духовской церкви.
Говорят, царевна Ксения конечно больна и чуть жива. И Оленка Никифорова дочь от цинги зло страдает.
Марта 9-го дня
Поверят ли читающие? Опять было пономарю Иринарху видение. Пришел к нему теперь великий чудотворец Никон и сказал:
— Пойди, передай осадным людям: нынче выпадет снег, так пусть все недужные тем новопадшим снегом трутся, и будет им исцеление.
Как только снег по слову чудотворца выпал, я тотчас же скатал комок побольше и понес Оленку тереть. А сама она уж не ходит, в келейке лежит с хворыми и умирающими. Тер я ее, тер, потом отец ее Никифор пришел тоже со снегом; так мы ее хорошенько натерли. Дай Бог, помогло бы. Ведь поможет, поможет, раз Никон сказал.
Марта 18-го дня
Стало ей немного лучше.
Слава тебе, Господи, блаженно речение твое, яко делом совершил еси!
Давно не писал я о вылазках и подвигах ратных. Причиной же тому не мое нерадение, а то лишь, что и вправду теперь славных дел почти не совершается. Ныне у нас уж не война, а тоска смертная и томление духа.
Мы от хворей и скудости и стеснения великого мало-помалу помираем, паны же нас стерегут да свое войско берегут. А от безделья литва денно и нощно винопитию предается. Наутро же немощные от пьянства приходят к городу с вином и просят у наших в обмен меду опохмелиться. А троицкие люди и рады такой торговле, поскольку мед у нас есть в погребах, вина же мало.