Троица
Шрифт:
Он быстро и зорко взглянул из-под опущенных бровей, оценивая изменения, произошедшие в этом человеке, что сейчас столь холодно и властно, с царственной повадкой поглядывал вокруг. Король Генрих помнился ему рохлей и душой, и телом, с желаниями, не выходящими дальше смиренной любви к молитве и тишине. А этот… Этот действительно был непреклонен в своей воле, хотя и бледен как воск.
Ответить Генрих не успел: за спиной у него в комнату влетели четверо носчиков Печати с серебряным ларцом, при котором пребывали неразлучно. Судя по тому, как они отдувались, по дворцу их гнали бегом. «Держатель воска» выставил ларчики на стол заметно дрожащими руками.
– Открой это, Ричард, – кивком указал Генрих. – Подай мне мой собственный образ, мою Печать.
Йорк с глубоким вздохом подчинился. Ему с трудом верилось, что перед ним он, тот самый человек. Приказы звучали столь четко и непререкаемо, что впору даже усомниться. Куда делся тот безбородый юноша? Кто пришел вместо него, такой жесткий и надменный? Из ларчиков достали шелковые мешочки, где позвякивали заветные серебряные половинки. Потянув за тесьму, Йорк вынул их и положил королю на ладонь.
– Благодарю тебя, Ричард Плантагенет, герцог Йоркский. Теперь вы оба можете удалиться, пока я снова вас не призову. Оставьте меня. Ну а если будете молиться, то молитесь, чтобы лорд Сомерсет в Тауэре пребывал все еще в целости и сохранности.
Йорк и Солсбери с глубоким поклоном вышли – бок о бок, со всем тем натянутым достоинством, которое им удавалось сохранить. Граф Перси проводил их взглядом, полным несказанного удовлетворения.
– Этот день я буду помнить долго, ваше величество, – грубовато польстил он. – День, в который вы вернулись повелевать, вышвырнув прочь всех этих негодяев и их прихвостней.
8
Приближаясь к королевскому дворцу, Маргарет слышала, как семь раз бархатисто пробил колокол Вестминстера. Низкое утреннее солнце в сизом от туч небе едва проглядывало масляным желтоватым пятном. Ночь королева встретила у камина в Виндзорском замке, из которого после того, как гости посрывались с мест, словно ушла сама жизнь. Не было больше праздничной рождественской суеты. Ночь тянулась без конца и края, а Маргарет изнывала без новостей. Наконец она решила, что ждать больше нельзя. Ее муж отправился в Лондон с самыми преданными лордами, но из ума не шли мысли одна тревожнее другой: а вдруг он там от переутомления снова заболел, упал в обморок, а то и вовсе впал в беспамятство, пока она здесь торчит возле жаркого камина, бездумно и бесцельно транжиря время до рассвета. Думать об этом, понятно, нелепо, но у Маргарет была обида, что Дерри Брюер ее предал, ушел с мужем. Хотя понятно, что это глупость. Его место сейчас именно подле короля – она это знала, но вместе с тем так привыкла к тому, что он всегда рядом. Без него она чувствовала себя веретеном, что одиноко крутится, а нить на нем свивается все туже.
Для сборов в дорогу она подняла с постелей слуг – это помимо тех, кто ночью и без того не спал или дежурил на стенах замка. Двенадцать дней Рождества традиционно считались временем примирения, так что Маргарет без огорчений сняла с охраны замка еще и две дюжины стражников, чтобы стерегли ее в дороге от кочующих бригандов. Трое медиков, что пеклись о здоровье Генриха, не замедлили изъявить живейшее желание тоже ее сопровождать. Без ухода за королем их существование здесь становилось совершенно бессмысленным, так что Хэтклиф с Фосби, а с ними и Скрутон буквально ухватились за возможность следить за поправкой Генриха, так сказать, на месте.
«Маленькому Эдуарду будет вполне безопасно здесь, в уюте и тепле вместе с кормилицей», – не переставая внушала себе королева. Между тем с самого рождения сына Маргарет не оставляла его ни на одну ночь и потому очень переживала, как он там будет вынюхивать и выискивать маму, а потом безутешно плакать, когда ее нигде не окажется. Она нахмурилась на жгучий холод и на свою нерешительность, еще сильнее закутываясь в плащ с капюшоном, такой длинный, что частично прикрывал круп лошади.
Для быстрой езды на дороге было слишком темно, но мили сглатывались и мелкой рысцой. Постепенно лицо у Маргарет на холоде совсем онемело, а брови заблестели от кристалликов то ли снега, то ли льда. Рассвет застал ее в пути, но усталости она не чувствовала, вся живя предвкушением скорой встречи с Генри. Эта радость в ней еще не начала тускнеть. Она наполняла каждый ее вдох восторженной нежностью и тем внутренним теплом, что побеждает зимний холод.
Хотя присутствовала и толика негодования, как бы Маргарет ни старалась его от себя гнать. Все то время, что ее муж лежал без сил, совсем беспомощный, она неустанно хлопотала, чтобы его имя и значимость не угасали, а он, едва очнувшись, в тот же день ускакал с людьми вроде Бекингема и Перси, про нее и не вспомнив. Эта досада сидела внутри болезненной занозой, которую нет-нет да и заденешь, и деваться от нее некуда.
Большой зал Вестминстерского дворца, куда она прибыла, напоминал собой нечто среднее между казармой и конюшней: там, где днем заседают судьи или парламент, сейчас топтались, пофыркивали и тихонько ржали лошади, а на свободных местах вповалку лежали люди. Жарко и беспокойно пылали светильники, их свет Маргарет заметила еще снаружи.
Она спешилась и пошла следом за своими стражниками, которые завели ее лошадь в помещение, под высоким сводом которого, где-то в полутьме, порхали воробьи. Лицо у Маргарет, казалось, пропеклось холодом до твердости доски: того и гляди треснет, стоит хотя бы улыбнуться. Здесь, где ветра не было, она на минуту остановилась растереть щеки руками в перчатках, отчего лицо наконец снова ожило румянцем. В зале было тихо, лишь взмахивали хвостами лошади, к чему-нибудь привязанные или стреноженные. Зато люди здесь валялись повсюду – спали кто где на каждом свободном пятачке, вне зависимости от ранга и титула. Маргарет заметил один из дворецких Генриха и тут же поспешил навстречу, неуклюже встав на одно колено среди разбросанной соломы.
– Где мой муж? – полушепотом спросила Маргарет.
– Он спит, ваше высочество. В королевских покоях. Прошу вас следовать за мной.
За ней тотчас пристроились двое королевских медиков и один королевский хирург, каждый со своей кожаной сумой. Маргарет, чувствуя себя немного привидением, как могла бесшумно ступала мимо спящих, улыбаясь их сонному ворчанию и причмокиванию. Кто-то заходился тяжким храпом, кто-то мучился сквозь сон. Эти люди собрались здесь ради короля Генриха, и к каждому из них она ощущала сердечную приязнь.
Путь к покоям Маргарет знала достаточно хорошо, но дворецкому ее мужа, видно, очень уж приятно было провести эту стайку по коридорам и двум лестничным пролетам к покоям короля. Здесь бдительность была не в пример четче: у дверей наготове стояли стражники с обнаженными мечами – они заслышали приближение шагов и оружие опустили только тогда, когда узнали в гостье молодую королеву.
Входя во внешнюю гостиную, Маргарет заслышала звуки приглушенного разговора, который тут же оборвался, как только дверь приоткрылась. Со стульев в молчании поднялись граф Перси и герцог Бекингем, и так же, молча, поклонились. От глаз Маргарет не укрылась сеточка темных прожилок на лице старика, явно недовольного нежданным вторжением. Он так и остался молчать; вперед выступил Бекингем: