Тролльхеттен
Шрифт:
Николай бывал на аэродромах. В детстве он очень любил смотреть, как взлетают и садятся самолеты.
Думая о самолетах, он уже в снова наступившей тьме ухватился за корпус пилы и мощно толкнул от себя, не отпуская рук, навалился всем телом. В почти полной темноте невидимое лезвие пилы утратило сорокапятиградусный наклон, приняло вертикальное положение, а затем в том же темпе стало склоняться на другую сторону.
Где-то на полдороге к горизонтали оно и встретило мягкую и податливую плоть охранника. Бодрый свист зубьев сменился не менее бодрым его чавканьем. Николая словно
Рядом Стрый истерически раз за разом выкрикивал Пиночетово имя, потом нащупал его в темноте и дернул за руку. Чавканье умолкло, невидимая пила всколыхнула воздух, пролетев совсем рядом с Николаем, и ворохом искр отметила место своего падения. Там она и завозилась, словно раненное животное. Крутящееся лезвие не давало ей лежать спокойно, и пила ерзала и вертелась, а затем совершила акт самоуничтожения, перепилив собственный провод, и затихла.
Стало много тише, и Николай услышал, как топает Стрый, взбираясь по лесенке на свободу. Пиночет под аккомпанемент звучных стонов невидимого пока охранника последовал за напарником. Гараж наверху оказался закрыт и почти все его пространство занимал ныне побитый «жигуль» хозяина. Тут царил полумрак, только одна лампочка, близняшка той, сгоревшей внизу, пыталась хоть как-то разогнать темноту.
Пиночет подскочил к дверям, сильно их толкнул, но только отбил руки. Двери были заперты. Запертой оказалась и крошечная калитка в одной из створок. Васютко прислонился к двери, припал к ней всем телом. Через неровные стыки внутрь проникал свет и свежий воздух. Воздух свободы. Где-то там, за этой убогой преградой горели фонари и ездили машины. Там была одна из последних теплых летних ночей.
Он застонал от досады и разочарования, и принялся колотить.
— Да что же это?.. — вырвалось у Николая, — в последний момент!..
Охранник в погребе громко застонал, и беглецы испуганно повернулись. Если вылезет наверх, наверняка раздерет на части. Разрешили ему это или нет.
Николай бешено замолотил руками по бугристому металлу, не чувствуя боли:
— Вы-пус-ти! Вы-пуст-ти! Вы-пус-ти!
И тут снаружи теплый вечерний свет застила чья-то тень. Загромыхал ржавый старый замок, и их выпустили. Отворилась створка, и напарники чуть ли не бегом выскочили наружу, оставляя позади затхлое нутро гаража и ненавистный погреб.
Да, здесь, на улице и вправду было хорошо, дул легкий ветерок, гонял пестрые обертки вдоль тротуара. Город жил, как обычно, по-крупному, яростно, многогранно, шумел, как потревоженный улей, может быть, чуть нервозно. Из-за массива ближайшего дома вставала теплая желтая луна, какой она бывает только когда поднимется не так уж далеко от горизонта. А когда дойдет до зенита, утратит теплоту, засверкает неприятной белизной мертвый лик, взглянет безразлично на копошащуюся внизу людскую суетливую жизнь.
Только спустя какое-то время Николай понял, что рядом кто-то стоит. Нет, смешно, совсем забыл о своем спасителе, залюбовался ночной улицей. Лишь когда менее восприимчивый Стрый осторожно потянул за рукав, Николай вспомнил, кому обязан своим спасением. А он был тут как тут, и луна, как ни старалась, не могла высветить его лица. Поношенный плащ вяло колыхался на ночном ветру. Человек был высок и массивен, таким самое место где-нибудь в охране или у Босха под крылом.
Но Пиночет конечно его узнал и весь исполнился дикой горячей благодарностью, удивившей его самого.
— Ты все-таки пришел, — молвил Николай Васютко, не сознавая, что только что выдал типичную фразу потенциальной героини каких-нибудь «алых парусов». — Ты нас спас.
— Ах, Николай, Николай, — с упреком, впрочем, вполне добрым, — молвил спасший их, зябко кутаясь в свой плащ, — ну неужели ты думал, что я брошу вас? Брошу после того, как на вас пал выбор?
— Выбор? — пролепетал Пиночет, — мы выбраны? Кем?
— Ты узнаешь. Чуть позже. Сейчас скажу лишь, что ты не один такой. И напарник твой, это далеко не все, кто уже ощутил на своем плече твердую руку избранности, — он на секунду замолчал, вслушиваясь в вопли охранника, тот все еще не мог покинуть подвал, — но не все подчинились этой руке, как это ни печально.
— Так он… — спросил вдруг Стрый, — он тоже?
— Теперь уже нет, — сказал одетый в плащ человек с неопределяемой внешностью, — с ним все кончено. Но нам он не важен. Слушай меня внимательно, Николай Васютко по прозвищу Пиночет, и ты тоже Евгений Малахов, который был вполне Шустрый, пока не сторчался. Имейте в виду, ваша старая жизнь закончилась. Вы были отбросами, никчемными наркоманами, жить которым оставалось не так уж долго. Вы пали так низко, что для выполнения первого задания мне понадобился кнут и пряник в одном лице. Морфин, без него вы бы не стали ничего делать. Но нам не нужны высохшие ходячие растения с гноем вместо мозгов. Чтобы пойти со мной дальше, вам надо было избавиться от смертельной привычки. Потому что избранные, такие как вы, должны жить долго и уметь достигать поставленные перед ними цели на одном желании. На одной преданности и энтузиазме.
— Постой! — сказал Николай, он потихоньку начинал догадываться, — так ты потому не спасал нас так долго? Из-за этого нас почти две недели держал в заточении этот отмороженный волосатый урод?!
Тип в плаще кивнул, спокойно и даже слегка изящно:
— Вам надо было избавиться от морфина, но не только. Вам надо было избавиться от собственной слабости, закалиться, проявить характер — тот самый, что у вас стал подгнивать и покрываться плесенью. И вы его проявили, даже больше, чем я думал. Бедный охранник теперь получил дополнительную извилину в своих мутировавших мозгах.
— Но… — сказал Пиночет, и тут перед ним возник ясный и четкий образ гладких стеклянных капсул с водянистой жидкостью. Теперь обходиться без них? Да как такое может быть. Да, пусть физической зависимости больше нет, но психическая-то осталась! Она есть — это агатовый червячок, что вызывает болезненный зуд в мозгу!
Пиночет уцепился за собственный локоть и стал остервенело его расчесывать, как всегда делал, когда испытывал стресс.
— Я не могу! — заявил Николай, — нет, я не могу без него! Как же так!