Трон фараона
Шрифт:
Пепи хрипло засмеялся и снял ногу с груди юноши. Отошел в сторону, постоял молча, потом вернулся и наклонился к неподвижно лежавшему юноше.
— Ну? Ты доволен? Что же ты молчишь? — издевался он над поверженным врагом. — Скажи хоть слово.
— Будь ты навеки проклят! — кричал Меренра, тщетно пытаясь порвать опутавшие его веревки.
Пепи отшатнулся.
— Долой эту падаль! — хриплым, почти беззвучным голосом приказал он.
— Куда прикажешь, о властелин? — отозвался один из воинов.
— Бросить, не убивая, в одну из могил в скалах в Некрополе. Закрыть гробовой доской.
Воины склонились перед фараоном, потом подняли тело лежавшего в обмороке Меренра и унесли его из зала. Приказание фараона было исполнено.
Когда Меренра очнулся от длившегося несколько часов обморока, раскрыл глаза, и поднялся, — он был в безмолвной могиле, в склепе, в два метра шириной, три — длиной, два — высотой. Напрасно ощупывал он руками стены: они были гладки, как стекло. Только наверху, должно быть, было отверстие, сквозь которое приливал свежий воздух.
Ни капли воды, ни куска хлеба. И никакого оружия в руках, чтобы покончить с собой…
Меренра в изнеможении опустился на холодный гранитный пол пещеры и застыл, моля Ра прийти на помощь или поскорее прислать избавительницу — смерть. Но время от времени его уста шептали заветное имя:
— Нитокрис!.. Нитокрис!..
Тем временем и Оунис переживал мучительные часы, бродя один на поле брани.
Пустыня. Мертвые пески, кое-где еще покрытые пятнами почерневшей крови. Высятся в загадочном вековом молчании царственные могилы — пирамиды. Глядит мертвыми очами в неведомые человечеству дали сфинкс, загадочно улыбаясь чувственными губами. Перебегают среди камней юркие ящерицы, кажется, единственные обитатели пустыни.
Нет, сегодня пустыня не мертва: с севера и с юга, с запада и с востока — асе летят и летят к пирамидам бесчисленные стаи птиц. Это коршуны; они учуяли богатую добычу, они мчатся, чтобы терзать трупы.
По временам они вдруг тучами, с криком поднимаются в воздух, рассаживаются на отдельно лежащих камнях, на гранях пирамид. Ссорятся, налетая с клекотом друг на друга. Потом успокаиваются. Один набирается смелости — камнем падает на землю, неловко подпрыгивая, боком приближается к безголовому трупу, подскакивает к безжизненной руке и, нацелившись, впивается железным клювом в раздутое, посиневшее, уже разлагающееся тело.
Оунис ничего не ведал об участи Меренра; он знал лишь о неудачном исходе боя — и глубокая тоска терзала его гордую душу, как коршуны терзают тела павших воинов…
XVII. Великий Тети
Мы оставили Оуниса одного в пустыне, усеянной трупами павших воинов. Но мы не объяснили еще, как он очутился там. После того как Меренра, увлеченный чарами красавицы Нитокрис, забыв обо всем, пошел за носилками царевны и с ним исчезла Нефер, Оунис бросился в свое убежище. Он знал, что его дело на краю гибели, что спасти всех может только немедленное вооруженное восстание. Он тщетно искал Ато, но тот не показывался. Тогда Оунис окольными путями пробрался к пирамиде Родопис и увидел поле битвы, трупы бойцов и стаю коршунов над ними. Он понял, что все погибло и остался — ждать смерти…
Коршуны, реявшие над трупами, вдруг всполошились: сначала они только лениво поднимали окровавленные головы, прислушивались, приглядывались. Потом один за одним срывались с трупов; чертили круги, тяжело взмахивая крыльями, поднимались, рассаживались на руинах.
Оунис поднял голову, прислушался: кто-то, должно быть, ожил; кто-то из раненых, сочтенных за мертвых, поднялся и теперь бредет у подножия пирамиды.
Но нет: слышны грубые, веселые голоса, звон доспехов. Инстинктивно ощупал Оунис и спрятал в складках плаща тяжелый бронзовый меч.
Вдали показались люди. Несколько воинов и посреди них — женская фигура, по-видимому, пленница.
Оунис приник к камням, на которых до того времени сидел.
— Ну, довольно. Я дальше — ни шагу, — сказал чей-то грубый голос.
— Что же? Можно и здесь! — откликнулся другой. — Приступим, что ли?
— Бейте, ребята, но помните! Не насмерть! — отозвался третий голос.
Оунис выглянул из-за камней. Спиной к нему стояла женщина, закрыв обнаженными руками лицо. Около нее находились воины, держа в руках бичи. Они собирались полосовать плечи своей жертвы этими бичами и теперь прикидывали, как приступить к позорному делу, с равнодушием привычных палачей.
— А что будем делать с ней, когда кончим бить? — задал вопрос один из воинов.
— Возьмешь красавицу себе в наложницы! — отозвался кто-то.
— Почему же — ему, а не мне? И почему избитую, изуродованную? — запротестовал третий. — Она молода и хороша, — и почему нам не насладиться ее ласками раньше?
— Пожалуй! Только не проболтайтесь! — зловещим голосом откликнулся первый, по-видимому, старший. — Здесь нас никто не увидит. Красотка! Слушай…
Женщина обернулась. Оунис задрожал от гнева и схватился за свой меч: в жертве свирепых палачей он узнал несчастную Нефер. Еще миг — и Оунис стоял возле солдат.
— Злодеи! Как вы смеете?! — закричал он.
— Уйди! Тебя тут никто не будет спрашивать о позволении! — грубо засмеялся один из палачей.
— Разве вы не знаете, что эта девушка — царственной крови?
Смотрите!
И Оунис одним движением сорвал с плеча Нефер одежду.
Солдаты увидели на нежном плече вытатуированный знак царственного происхождения и заколебались. Но потом один из них поднял бич и взмахнул над головой Оуниса со словами:
— Уйди! Не мешай! Нам приказано. А на память тебе за то, что ты лезешь, куда не следует — вот…
И бич свистнул в воздухе.
Но быстрый как молния, Оунис отскочил в сторону, вновь налетел — и воин покатился на землю с рассеченным черепом.
Второй воин накинулся на старого жреца с боку, но Оунис отпарировал удар его меча и пронзил его грудь.
Третий и четвертый воины были осторожнее, может быть, опытнее первых: прикрываясь мечами, они разом напали на Оуниса. И ему стоило большого труда выдержать их бурный и вместе с тем осторожный натиск. Но у старика в жилах текла кровь льва, и он бросался на врагов с такой яростью, что через несколько минут против него, пятясь, защищался только один воин: у другого была перерублена правая рука.