Трон и плаха леди Джейн
Шрифт:
— К несчастью, я не могу этого у вас просить. По причинам государственной важности я помолвлен с принцессой Елизаветой Французской, и мои советники уверены, что государственные интересы перевешивают все прочие соображения. Но я хочу, чтобы вы знали: будь я просто Эдуард, а вы — просто Джейн, я бы предпочел жениться на вас. Мы друг другу подходим, у нас общие взгляды. Принцесса — католичка, и мне придется ее переубеждать. Бог даст, она не будет упрямой. Короли, — с печалью добавляет он, — не могут выбирать супругу по своему вкусу. Я хотел, чтобы вы это знали.
— Я понимаю, сир, — говорю я и про себя недоумеваю:
— Да, еще одно, — вспоминает король, отирая со рта крошки пирога и протягивая руку за кубком. — Этот разговор должен остаться между нами.
— Конечно, сир.
Еще не хватало говорить об этом родителям. Пусть думают, что наш с королем союз еще возможен. По крайней мере, это не даст им броситься на поиски другого мужа, что, в свою очередь, сбережет драгоценное время, прежде чем меня заключат в оковы брака.
Пантомиме не видно конца. Хотя актеры графа Оксфорда считаются лучшими во всем королевстве и разыгрывают великолепное представление, с чудесными костюмами и декорациями, я не в состоянии им наслаждаться. Голова у меня раскалывается от боли, и хотя я часто страдаю головными болями во время месячных, на этот раз не они тому причиной. Слабость и усталость предсказывают, что я, как сказала бы миссис Эллен, «что-то подхватила».
Пытаясь не подавать виду и борясь с одолевающей меня сонливостью, я украдкой оглядываю важных гостей за столом, ища в их лицах признаки скуки. Наши хозяева, лорд и леди Уиллоуби, крупные землевладельцы в этой части Эссекса, сидят с радостными улыбками на лицах, довольно кивая в такт музыке. После Оксфорда мы с родителями навестили несколько знакомых аристократических семейств, а затем остановились на два месяца у их друзей Уиллоуби. Через пару дней мы возвращаемся домой — к большому, я догадываюсь, но тайному облегчению наших хозяев. И на прощание они устроили для нас этот роскошный прием и представление.
Между лордом и леди Уиллоуби сидит леди Мария, которая приехала из своего дома в Ньюхолле и присутствует здесь в качестве почетной гостьи. Ей, кажется, здесь нравится, но трудно сказать, насколько она счастлива. Леди Марии тридцать четыре года, но выглядит она гораздо старше. Складки разочарования и скорби избороздили ее лицо, в рыжих волосах заметны седые пряди, и она по-прежнему костлява. Всем известно, что жизнь ее не баловала, особенно последние несколько лет; она ведет жесткую и нескончаемую борьбу за свою мессу, и хотя заблуждается в своих верованиях, претерпела за них многие страдания. Ходили слухи, что в начале этого года она чуть было не покинула Англию, дабы искать приют у своего кузена императора, но в последнюю минуту ее удержали друзья, объяснившие ей, что, случись королю умереть, не оставив наследников, ее шансы унаследовать престол сильно уменьшатся, если ее не будет дома. И вот она здесь, как и прежде, противоборствует брату и Тайному совету.
Хоть ей и известно, что наша семья исповедует новую веру, сегодня она приветствовала
— Как поживаете, миледи Дорсет? Надеюсь, неплохо. А это ваша дочь, миледи Кэтрин, не так ли? Прелестная девочка, я вам скажу, одаренная красотой. Да направят ее блаженные святые, ибо земная красота может привести к земным искушениям. А это, конечно, леди Джейн.
Она расцеловала меня в обе щеки и выказывает мне всяческое расположение, но я чувствую веющий от нее холодок. Наверное, она знает, как я осуждаю ее за приверженность к римской вере и упорство в поддержании старых, скомпрометировавших себя обычаев, когда нам всем был указан новый и верный путь к Господу. Я вижу, что она увлечена зрелищем, худая, прямая маленькая женщина, одетая так безвкусно и вычурно, как, по-моему, обычно и одеваются католички. Она слишком эмоциональна, готова тут же расхохотаться над каждой шуткой актеров. И всегда готова расплакаться, как утверждает моя матушка. Я сама имела возможность убедиться, что она живет прошлым, к месту и не к месту поминая свою «блаженную мать» или тяготясь старыми обидами. В разговоре она то и дело ссылается на свою веру — на «Деву Марию» или «блаженных святых», как будто не знает воли короля или требований закона. Мне кажется, она из кожи вон лезет, чтобы рассердить тех из нас, кто исповедует истинную веру.
Наконец длинное представление заканчивается, и мы возвращаемся в наши покои.
— Леди Мария пригласила нас навестить ее в Ньюхолле, когда мы уедем отсюда, — сообщает матушка, пока мы пересекаем двор. Я подавляю стон.
Наутро я просыпаюсь с сильным жаром и три дня провожу в забытьи, пока наконец не прихожу в себя, хотя и сильно ослабев. Миссис Эллен, которая ухаживает за мной, страшно рада моему выздоровлению.
На четвертый день я чувствую себя еще лучше, но все же не гожусь для путешествий.
У кровати возникает миледи матушка.
— Рада, что тебе легче, Джейн. Думаю, что тебе пора вставать. Мы и так задержались с отъездом в Ньюхолл из-за твоей болезни. Нельзя заставлять леди Марию больше ждать. Утром будь готова в дорогу.
— Но, сударыня, — возражает миссис Эллен, — леди Джейн еще совсем слаба. Она сможет ехать не ранее чем через два дня по крайней мере.
Миледи смотрит на меня сузившимися глазами:
— По-моему, она вполне здорова. Детей незачем баловать. А ну-ка, Джейн, вставай, съешь что-нибудь и готовься к завтрашней поездке. Мы должны отправляться.
Когда она уходит, я медленно сползаю с кровати и встаю. Голова у меня кружится, и миссис Эллен приходится меня поддерживать, чтобы я не упала. Я опускаюсь в кресло у огня, а она спешит окутать мои плечи шалью, затем приносит мне горячей похлебки. Пока я ем, она наблюдает за мной.
— Ты не хочешь ехать в Ньюхолл, правда, Джейн? — с подозрением спрашивает она.
— Нет, — отвечаю я. — Это католический дом. И я думаю, что леди Мария не очень-то меня любит.
— Понимаю, — говорит она. — Но, Джейн, ты бы не стала притворяться больной только ради того, чтобы не ехать туда, правда?